— Всё! — сказали в один голос воеводы, когда стихия утихла. — Возвращаемся в Киев!

Владимир оставил в Тьмутаракани большой и сильный отряд и наказал ждать княжича, чтобы не оставался город без правителя. Трезвея на марше, войско двинулось в обратный поход. Князь ехал почти всегда в окружении византийцев.

— Вишь, греки какую силу забирают... — ворчали воеводы. — Не доведёт сие дружество нас до добра. Византийцы хитростны и коварны не меньше, чем хазары...

Мало кто знал о секретных переговорах, что шли между князем и византийскими послами, а кто знал — тот помалкивал. Византийцы же, как о само собой разумеющемся, говорили об условиях посылки экспедиционного корпуса из Киева в Византию, затем чтобы оттуда переправить дружину в Сирию, где катастрофически не хватало бойцов, а ислам, как всегда, недостатка в головорезах не испытывал и наступал отовсюду. Обсуждались детали маршрута. Как отправить дружину: морем или через Болгарию, тем путём, которым ходил Святослав.

«Царьград, как и Хазария, от нас воинов потребует», — чудился князю голос Ильи.

«Чем же мы так перед богами провинились, — думал князь, — что за всё вынуждены головами славянскими и русскими откупаться?»

Он смотрел на лица молодых, безусых и уже заматеревших дружинников, что маршировали колоннами по четыре в ряду, держа интервалы по византийской выучке между сотнями. Волокли на спинах красные щиты и притороченные к мешкам островерхие шлемы. На русые и каштановые кудри, стянутые шпандырями[15], на капли пота на их лбах, на весёлые улыбки. Слушал мерный топот тысячи ног, иногда вспыхивающую песню или взрыв хохота, когда особенно удавалась у певцов какая-нибудь прибаутка или байка.

«Перебьют ведь всех! Всех порежут в землях незнаемых!» — думал он. Но выхода не находил. Не мог Киев содержать такое войско.

— Чего с войском-то делать станем? — спросил он как-то Добрыню. — Киев столько воев не прокормит. Распустить по домам придётся.

— Не так-то это просто! — прокряхтел дальновидный и старый Добрыня. — У тя половина воев из полонов беглые! Многие и не помнят, откуда их детьми увели. А те, что и помнят, от родов своих давно оторвались.

— На землю их сажать надоть...

— А это не враз! — сказал воевода. — Это вои молодые, они крови попробовали, землю пахать не станут...

— Мужиков им чёрных надавать в тягло, как у варягов было...

— По варягам соскучился? — засмеялся Добрыня. — Так на что тебе варяги? Ты вот из русов и славян новых варягов наделаешь. Как перестанут они из рук твоих пищу имати, так начнут противу тебя замышлять! Пойдут раздоры и нестроения...

— Так что же, и выхода нет?

— Как ни крути, а договор с византийцами выполнять придётся!

— Так ведь они всю дружину забрать хотят, с чем сами-то останемся? Перебьют ведь всех, как варягов! Чужое-то войско не блюдут николи!..

— Вот тебе Свенельд и аукнулся, — горько усмехнулся Добрыня. — А ты что думал, послал на смерть постылых — милых сберёг? Это тебя варяги, тобою на смерть посланные, с того света хватают!

— Да будя те брехать-то!

— Бога ты не боишься, племянник!

— Какого бога! — ощерился князь. — Из тех, что на капище киевском стоят? Я им жертвы несу исправно... Да помогают они хреново...

— То не боги, а идолы... Истуканы деревянные, и жертву ты несёшь — сатане...

— Ого! — удивился князь. — Где же ты такого набрался, вуйку? Не у Ильи ли?

— Илья-то поумнее тебя будет, — не стал скрывать Добрыня. — Хоть ты и князь, и победитель, а всё как щенок глупой!

— Ну спасибо, Добрынюшка! Вона как развёл...

— Да уж не гневайся.

— И чем же он меня умнее?

— Умом! — сказал Добрыня. — У тебя-то только свой, а у него ещё и старцев печорских... И Господь за ним стоит...

— Видать, и ты у них ума набрался, — зло засмеялся князь.

— И не скрываю, и не стыжусь! — сказал Добрыня. — У них истина! А у тебя одна гордыня бесовская. А правды у тебя нет!

Владимир от неожиданности только зубами скрипнул, не найдясь что ответить.

Мимо рекою текли сотни воинов, тащились обозы, влекомые послушными волами, пылила соседней дорогой конница. А князь стоял как истукан посреди степи, в полной растерянности, и не смели подъехать к нему свитские его.

Владимир молчал до вечера, а вечером, сыскавши дядю, сказал ему: «А вот мы ужо посмотрим, кто хитрее!» — и ушёл к девкам, весело и довольно смеясь. «Дурачок!» — глядя ему вслед, подумал Добрыня. А в спину крикнул: «Хитрость — ум дураков!» Хитрость была немудрая: оставшейся дружиной, разорвав все договоры, ударить по византийцам!

Мысли о том, чтобы в нарушение договора не только не платить за военные поставки, но и собранной на деньги византийцев дружиной ударить по ним самим, являлись Владимиру ещё перед началом похода, ещё в Киеве. Теперь же, после разгрома Тьмутаракани, он твёрдо решил отвоевать и часть Крыма — наследие Хазарии, которое спешно занимали византийцы.

С падением четырёх главных городов Хазарии: Итиля, взятого шахом Хорезма Максудом. Семендера, взятого и разрушенного Владимиром, Самкерца, захваченного арабами-мусульманами, и Тьмутаракани — последнего оплота Хазарии — казалось, опасность, исходившая от этого государства, исчезла навсегда. Мусульмане истратили все силы на завоевание части Хазарского каганата и к наступлению дальнейшему не имели сил. Владимир же только набирал мощность и готов был воевать сколько угодно.

Он собирался предать своих вчерашних союзников — вполне в традициях языческой руси и собственной политики. Как предали варяги и русы Ярополка, как предал варягов Владимир, так собирался он изменить и договору с греками. Но, считая себя умнее и хитрее всех, Владимир жестоко ошибался!

Византийские дипломаты прекрасно учитывали этот вариант и принимали меры к тому, чтобы Владимир его не осуществил. Столетиями сражаясь за свою древнюю державу, византийцы наладили такие дипломатические связи и такую сеть шпионажа, что им, казалось, были известны самые сокровенные мечты и тайные желания киевского князя. Оказав помощь в разорении государства Хазарии, византийцы совсем не желали вторжения Владимира в Крым; возможности к недопущению такого вторжения были. Большая часть населения, как и в Киевской державе Владимира, в Хазарии жила не в городах, а в селищах и кочевьях. Они не только не были покорены, но даже не пострадали от войны. И Хорезм, завоёвывая часть Хазарского каганата, все силы расходовал не столько на штурм полузатопленного; Итиля, сколько на обращение в ислам всего населения, оказавшегося на захваченной территории. И хазары-язычники охотно ислам принимали. Во-первых, эта новая для сих мест религия отвечала на многие философские и религиозные вопросы, на которые не могло ответить язычество. Во-вторых, все принявшие ислам были равны, вне зависимости от происхождения: в это время считались родственными люди не по крови, а по вере, и, самое главное, сыны ислама не могли продавать друг друга в рабство. Однако так не было с хазарами-христианами, а они составляли, несмотря на все гонения и массовые репрессии, значительную часть населения каганата. Они не жили в горах, где господствовали хазары-иудеи, допуская в бедные кварталы мусульман. Христиане держались в горах по-над Тереком. Вот к ним-то и обратились византийцы, подкинув денег, оружия, а самое главное — благословение на сражение с язычниками от Константинопольского патриарха. А язычниками были славяне и русы, пришедшие от Киева.