Во время своего плавания через океан Сюзи ни разу не произносила имени Ракиделя и ни разу не слышала, чтобы его произнес кто-то другой. Теперь же, оказавшись на суше и в тех местах, где он вроде бы должен был жить, она возгорелась наивной надеждой на то, что она его вскоре встретит – благодаря счастливому случаю или вмешательству самого Провидения. Не зная, чем он вообще может заниматься в этой колонии и где именно может в ней находиться, она воображала себе, что натолкнется на него на каком-нибудь перекрестке, на берегу реки, возле входа в таверну (потому что, как она знала, он любил шастать по тавернам) или – почему бы и нет? – в доме господина де Бенвиля, куда его, возможно, когда-нибудь пригласят.

Гуляя по улицам города вместе со своими двумя спутниками, она не очень-то засматривалась на архитектуру, которой так сильно гордился господин де Поже. Она выискивала глазами Ракиделя. Выискивала Ракиделя, а нашла Маливеля.

Она видела его раньше только один раз, а именно зимой 1719 года, однако очень внимательно его рассмотрела, когда он сидел напротив нее за обеденным столом вместе с Эдерной и господином де Пенфентеньо. И вот теперь она встретила его здесь, в Луизиане. Как и в прошлый раз, он был одет во все черное. Прислонившись спиной к двери церкви, он разглядывал проходивших мимо него ученых, сопровождавших их негров и шевалье Карро де Лере. Сюзи замедлила шаг, чтобы отстать от своих спутников и четырех слуг, а затем подошла к этому прохвосту, не решившись, однако, посмотреть ему прямо в глаза – глаза бегающие и неискренние, то есть очень даже подходящие для человека, который занимался всякими грязными делишками по поручению и за деньги господина де Бросса.

– Ну вот вы и снова повстречались на моем жизненном пути! – сказала она.

Маливель в ответ всего лишь улыбнулся.

– И я обещаю вам, что пойду вслед за повозкой, которая повезет вас на виселицу!

Произнеся эти слова, Сюзи пошла прочь.

Данная встреча встревожила ее, но отнюдь не испугала. Поскольку она находилась под покровительством самого губернатора, ей казалось, что ей ничто не угрожает. Однако она еще больше укрепилась в своем мнении о том, что ее врага не интересовала Сюзанна Трюшо – ее враг организовывал слежку за шевалье де Лере. Но зачем? Чтобы понять, каким образом он умудряется оставаться в живых, если его уже убили? Чтобы как-то еще ему отомстить? Чтобы попытаться вернуть проигранные триста тысяч ливров? Нет, все это, по мнению Сюзанны, не могло быть причиной для такой настырной слежки за шевалье де Лере.

Она ускорила шаг, чтобы побыстрее догнать своих спутников. Стояла ужасная жара, и воздух был очень влажным. На своей спине она чувствовала косой взгляд доносчика.

– До реки еще далеко? – спросил картограф, обращаясь к слугам.

– Мы к ней уже подходим, мсье, мы скоро дойдем до байу[105], – ответил один из них – великан с кожей чернее чернил. – Это видно вон по тем птицам: розовые – это фламинго, белые – ибисы, а голубовато-белые – цапли.

Он изъяснялся на таком же понятном и отточенном языке, на каком говорила Кимба, получившая в этой колонии имя Гертруда.

Когда Сюзи, ее спутники и сопровождающие их слуги подошли к байу, они сели в лодки: четверо из них – в одну лодку, трое – в другую. Они поплыли по зеленоватой воде, колеблемой движениями находящихся в ней больших тварей, которые оставались невидимыми. Приходилось разрубать попадающиеся навстречу лианы. Деревья на берегах были самых разных форм и цветов и издавали всевозможные запахи. Переплетаясь друг с другом ветвями, они сливались в единую растительную массу, вздымавшуюся до такой высоты, от взгляда на которую захватывало дух. Еще на берегах росли в беспорядке дикий виноград, бигнонии и колоцинты, переплетавшиеся друг с другом у оснований деревьев, карабкавшиеся по стволам до ветвей, тянувшиеся с клена на тюльпанное дерево, а с тюльпанного дерева на розовое дерево, образуя при этом своды.

Сюзи, мало что знавшая о дикой природе и бывавшая раньше лишь в ухоженных садах да на бретонских песчаных равнинах, была восхищена такой буйной растительностью, поразившей ее воображение. Повсюду чувствовались какие-то движения и звуки: удары клювами по стволам дубов, шорох, производимый пробирающимися куда-то животными, плеск волн. Были слышны то слабые стоны, то глухое мычание, то легкое воркование. Жужжали мухи-однодневки, порхали бабочки, высасывали нектар из пунцовых цветов крохотные колибри.

Проплыв по одному из рукавов Миссисипи, ученые мужи, Сюзи и сопровождающие их слуги достигли ее основного русла, причалили к берегу и сошли на него. Слуги затем вытащили обе лодки на сушу. Русло реки оказалось настолько широким, что другого берега почти не было видно.

Представшее взору зрелище было грандиозным. На поверхности воды возле самого берега огромные кувшинки образовывали целые островки, а ближе к середине реки течение несло ощетинившиеся ветками стволы сгнивших и рухнувших в воду сосен и дубов. Вдалеке перебирался через реку вплавь огромный бизон.

Картограф достал из своего портфеля листы бумаги, карандаш, буссоль и компас. Философ задумался – возможно, о силе природы и слабости человека. Сюзи почувствовала признательность к Ракиделю за то, что благодаря ему – хотя он сам этого и не знал – она оказалась в таких удивительных местах.

При возвращении из этой коротенькой экспедиции она задала двум своим спутникам вопросы, которые их озадачили:

– Вы считаете, что люди, которые нас сопровождают, – это рабы? Правда ли, что их захватывают и обращают в рабство целыми сотнями?

– Именно так, – ответил господин де Шавиль. – Четыре года назад два судна впервые привезли сюда из Африки – а точнее, из Гвинеи – пять сотен негров. С тех пор такие невольничьи суда приходят сюда, можно сказать, регулярно. Здесь, в Новом Орлеане, на двух белых приходится один негр…

– Как вы сказали? Невольничьи суда?

– Да, суда, на которых перевозят невольников, то есть рабов… Такие корабли принадлежат чаще всего судовладельцам из Бордо и Нанта. В Сен-Мало отказались заниматься торговлей африканцами…

– А вам не кажется, что это бесчеловечно – насильно увозить людей из родной земли и обращать их, как мы здесь видим, в рабство? – возмутилась Сюзи.

– Мсье, – тихо ответил философ, – такое рабство – это пустяк по сравнению с обращением, которому в других местах подвергаются некоторые из этих чернокожих людей…

– Насколько мне известно, в Англии и даже в нашем королевстве есть благонамеренные граждане, которые стремятся положить конец этой гнусности.

– Я поддерживаю подобные устремления, – сказал философ, – но, боюсь, необходимость освоения этой новой территории может возыметь приоритетное значение… И то, что вы называете гнусностью, будет продолжаться еще долго!

– Луизиана – это совсем не рай, которым она вам, возможно, показалась, – наконец принял участие в разговоре и господин де Дрей, считавшийся выдающимся картографом. – В прошлом году по здешним местам хорошенько прошелся ураган…