– Дай мне шарф, Дона, я завяжу ему рот, – сказал француз, и она поспешно сдернула с головы повязку. Через минуту стражник был обезврежен.

– Покарауль его, – коротко скомандовал француз. – Не бойся, теперь он уже не опасен.

И, отойдя от нее, он снова подошел к лестнице.

– Ну что, Уильям, – крикнул он, – готово?

Из камеры донесся странный, придушенный всхлип и звук чего-то громоздкого, перетаскиваемого по полу. Дона стояла в темноте, прислушиваясь к тяжелому сопению стражника и к глухому шуму, долетавшему сверху, и чувствовала, как к горлу ее подкатывает волна безумного, истерического хохота. Она с трудом подавляла его, понимая, что, рассмеявшись, уже не сможет остановиться – смех затопит ее с головой.

В эту минуту с лестницы послышался голос француза:

– Дона, открой дверь и выгляни во двор: все ли там в порядке?

Она осторожно пробралась к двери, нащупала задвижку и высунула голову наружу. Издалека донесся стук колес – со стороны дома к башне приближалась карета врача. Она услышала щелканье бича и крик кучера, понукавшего лошадь.

Она обернулась, желая предупредить француза, но он уже стоял рядом – глаза его лучились озорным, дерзким смехом, точь-в-точь как в ту минуту, когда, перевесившись через перила "Удачливого", он срывал парик с головы Годолфина.

– Ага, – вполголоса проговорил он, – кажется, доктор наконец отправился домой.

И, как был, без шляпы, с непокрытой головой, шагнул на дорожку и поднял руку.

– Что ты делаешь? – прошептала Дона. – Это безумие!

Но он только рассмеялся в ответ. Кучер резко осадил лошадь, и карета остановилась у дверей башни. В окне показалась длинная худая физиономия врача.

– Кто вы такой? Что вам надо? – недовольным тоном осведомился он.

– Я хотел узнать, как прошли роды и обрадовался ли лорд Годолфин долгожданному наследнику, – ответил француз, опираясь руками на окно кареты.

– Какое там обрадовался! – в сердцах отозвался лекарь. – Жена наградила его двумя близнецами, и оба, представьте себе, девочки. Ну а теперь, сударь, когда вы узнали все, что хотели, уберите руки и дайте мне проехать. Я тороплюсь, меня ждет ужин и теплая постель.

– Надеюсь, вы не откажетесь подвезти нас сначала, – проговорил француз, и не успел доктор и глазом моргнуть, как он уже стащил кучера с козел и повалил его на землю. – Садись быстрей, Дона! – крикнул он. – Удирать – так с ветерком!

Она не заставила себя упрашивать и, задыхаясь от смеха, быстро влезла на козлы. А из дверей башни уже выходил Уильям – все в том же нелепом черном одеянии, но уже без шляпы и парика. Он захлопнул за собой дверь караульни и наставил пистолет на пораженного лекаря.

– Устраивайся рядом с доктором, Уильям, – скомандовал француз. – Да угости его пивом, если у тебя осталось, оно ему сейчас нужней, чем нам.

Карета понеслась по аллее. Докторская лошадь, до этого трусившая неторопливой рысью, вдруг полетела галопом, в мгновение ока домчав их до запертых ворот усадьбы.

– Живо отпирай ворота! – прокричал француз, как только в окне сторожки показалось заспанное лицо привратника. – Господь наградил твоего хозяина двумя дочерьми, доктору не терпится попасть домой, ну а мы с моим юнгой так накачались пивом, что хватит на тридцать лет вперед!

Привратник распахнул ворота и ошарашенным взглядом проводил карету, из которой неслись возмущенные возгласы доктора.

– Куда ехать, Уильям? – крикнул француз.

Уильям высунулся из окна:

– Сначала за лошадьми, месье, они ждут нас в миле отсюда. А потом на побережье, к Портлевену.

– На побережье так на побережье! – воскликнул француз, обнимая и крепко целуя Дону. – По мне, так хоть к черту на рога! Ведь сегодня, если верить лорду Годолфину, – последний день моей жизни.

Он хлестнул лошадь, та припустила вскачь, и карета, поднимая тучи белой пыли, вылетела на укатанную дорогу.

Приключение закончилось, а вместе с ним и все сегодняшние события – бурные, суматошные и радостные. Где-то позади, в канаве, валялась перевернутая карета, а рядом, у изгороди, мирно паслась лошадь без поводьев и уздечки. Голодный лекарь ушел домой пешком, окончательно потеряв надежду получить сегодня ужин, а трое стражников по-прежнему валялись на полу темницы, неподвижные, беспомощные, связанные по рукам и ногам.

Все это произошло вечером, но вечер уже кончился, время давно перевалило за полночь, наступила самая глухая, сама темная ночная пора.

Месяц скрылся за горизонтом, на небе высыпали мириады колючих, сверкающих звезд.

Дона стояла возле своей лошади и смотрела вниз, на озеро. Высокая гряда, отделяющая его от моря, сдерживала напор морских волн, и поверхность озера оставалась тихой и гладкой. Ветра не было; темное, бездонное небо казалось удивительно чистым и прозрачным. Время от времени тяжелая волна, вскипая, накатывала на каменистый берег, а затем отступала с тихим бормотанием. И, словно потревоженное этим плеском, озеро вдруг начинало дрожать и колыхаться, мелкие волны разбегались по зеркальной глади и затухали, теряясь в поникших камышах. Над водой пронесся короткий птичий крик; перепуганная куропатка торопилась спрятаться среди высоких стеблей, с таинственным шелестом смыкавшихся за ее спиной. И в ответ на этот шелест со всех сторон вдруг раздавалось шуршание, шепот, осторожные, крадущиеся шаги, как будто сотни крохотных бессловесных существ внезапно проснулись и вылезли из своих нор, спеша насладиться кратким мигом счастья, отпущенным им природой.

Вдали, скрытая лесом и гребнем холма, лежала деревушка Портлевен, где качались привязанные у пристани рыбачьи лодки. Уильям поднял голову, посмотрел на своего хозяина, а потом кинул взгляд через плечо на холмы.

– Мне пора идти, месье. Я хочу до рассвета спуститься в деревню и найти лодку. Я пригоню ее сюда, чтобы с восходом солнца мы успели выйти в море.

– Ты думаешь, тебе удастся найти лодку?

– Я не думаю, месье, я знаю. Лодка будет стоять у входа в залив. Я обо всем договорился в Гвике.

– Ах, Уильям, ты просто незаменим, – воскликнула Дона. – Что бы мы делали без тебя? Выходит, лорд Годолфин ошибся: не будет сегодня никакой казни – будет только лодка, которая с первыми лучами солнца отойдет от берега.

Француз взглянул на слугу, а слуга в свою очередь – на Дону, стоявшую у кромки воды. Потом он повернулся и молча двинулся вдоль каменистой гряды к видневшимся вдали холмам. Прошло несколько минут, и его смешная фигурка в длинном черном сюртуке и огромной треуголке скрылась из глаз. Дона и француз остались одни. Лошади паслись на берегу, мирно похрустывая травой. Легкий ветерок пробежал по высоким кронам деревьев на другой стороне озера и стих.