Сараево лежит в долине посередине цепи невысоких Динарских гор со славянскими названиями Яхорина, Белашница, Требевич, Романия. Речка Миляцка большую часть года соответствует своему названию, она мила и несерьезна. Миляцка – не Дунай и даже не Влтава, она не шире Яузы. Первый деревянный мост через эту речку почти пять веков назад соединил два главных в ту пору торговых квартала Сараева – Латинлук, где селились купцы-христиане, и Башчаршию, восточный город мастеров, в котором обитали кузнецы, гончары, чеканщики, плотники, портные и прочий ремесленный люд. Мост назвали Латинским. Как раз отсюда, от дугообразного гранитного парапета, выйдя из лавки деликатесов Морица Шиллера, юный хлипкий Гаврило Принцип и произвел 28 июня 1914 года наудачу (он признался на допросе: был в таком состоянии, что стрелял не целясь) злосчастные выстрелы в престолонаследника и его жену. София погибла случайно: метил Принцип не в нее, а в сопровождавшего знатную чету генерала-наместника Оскара Потиорека.

Памятного знака, отмечающего место, где стоял сербский террорист, – отлитых из белого металла отпечатков ступней – уже нет на тротуаре. О Гавриле Принципе у Латинского моста напоминает только небольшая табличка с сухой надписью: то-то случилось тогда-то. В югославские времена надпись была более эмоциональной: “С этого места 28 июня 1914 года Гаврило Принцип своими выстрелами выразил народный протест против тирании и вековую мечту наших народов о свободе”. Большую часть прошлого столетия мост носил имя Принципа. Давно закрыт находившийся по соседству со злосчастным Латинским мостом, в мрачном трехэтажном здании, музей воспитавшей стрелка тайной организации “Млада Босна”. Музей Гаврилы Принципа преобразован в музей габсбургской монархии. На “латинской” стороне Миляцки собираются, да никак не соберутся восстановить памятник убиенной австрийской чете, политически не популярной в Боснии ни в югославские королевские, ни в югославские титовские времена. Да и сейчас здесь нет однозначного отношения к имперскому прошлому: ведь эта территория была хотя и образцовой, но все же колонией.

Эрцгерцог Франц Фердинанд и София Гогенберг. Сараево. Фото 28 июня 1914 года.

Сараево превратил в город в середине ХV века турецкий военачальник Исабег Исхакович, устроивший на речном берегу ремесленный поселок для нужд своего гарнизона. Его “сарай”, двор султанского наместника, и дал название городу. Турки медленно, но верно осваивали древнее Боснийское королевство. В селениях на берегах Босны, Дрины, Неретвы, Уны росли мечети со стройными минаретами, крепости с неприступными стенами, постоялые дворы, где купеческие караваны имели право бесплатно останавливаться на трое суток, купола общественных бань, исламские школы и библиотеки, хранившие арабские и турецкие книги, высокие часовые башни.

Во второй половине XVII века население Сараева превысило восемьдесят тысяч человек (в Вене в ту пору было немногим более ста тысяч жителей). Административный центр Боснийского пашалыка стал важным оплотом военного и экономического влияния султана в Европе. Конец турецкому владычеству положили Габсбурги. В 1697 году, в ходе одной из многочисленных войн, Сараево без особого труда взяла армия Евгения Савойского. Город жестоко разграбили и безжалостно сожгли, мусульманское население было вырезано или разбежалось. Частичным оправданием для принца Евгения (по крайней мере, по меркам современной ему эпохи) может служить тот факт, что он отдал Сараево на разграбление после убийства турками австрийского генерала, посланного к ним для переговоров. Больше десяти тысяч христиан, католиков и православных, ушли тогда из Боснии и Косова вместе с покидавшей Балканы австрийской армией.

В Османской империи Босния и Герцеговина считалась “райским садом”, но по европейским меркам, конечно, запаздывала в экономическом и социальном развитии. Примерно треть жителей области (в начале XIX века – двести тысяч человек) составляли обращенные за время турецкого господства в ислам славяне, считавшие себя частью национально не расчлененного мусульманского социума. Около половины боснийцев были православными сербами, еще примерно 20 % – католиками-хорватами. Значительная часть мусульманской общины так или иначе участвовала в обороне Османской империи. Сербы (в меньшей степени также хорваты) представляли собой потенциальный источник опасности для власти султана. Впрочем, против наместников султана бунтовали и боснийские мусульмане – скажем, выражали недовольство военной реформой, ограничивавшей права местной знати. Именем такого мусульманского героя антиосманской борьбы, Хусейна Градашчевича по прозвищу Боснийский Дракон, названа сейчас одна из центральных сараевских улиц.

Завоеватели-турки в Боснии занимались не только насильственным обращением местного населения в ислам. В Османской империи права немусульман до середины XIX века были сильно ограничены, отчасти поэтому число славян, “добровольно” принявших ислам, увеличивалось. Сараево оставался веротерпимым и, выражаясь современно, мультикультурным городом. Рядом с минаретами возник православный район Стари Варош, по соседству с купцами из Дубровника и Млета обустроились изгнанные из Испании евреи-сефарды. Они веками жили вместе в “городе ремесленников”, торговали в соседних лавках Башчаршии: мусульмане-бошняки и влахи (выходцы с территории нынешней Румынии), турки и сербы, албанцы-арнауты и магрибские арабы, хорваты и евреи. Ислам стал в этих славянских краях не столько религией, сколько образом жизни, многовековой привычкой, вошел в обычаи и язык. Безистан, хамам, караван-сарай, джамия, медресе, текия – эти слова и сейчас не нуждаются в переводе на сербский и его местный вариант, боснийский, поскольку все они давно включены в состав самого языка, превратились в его часть. И отзываются в фамилиях почтенных сараевских семейств турецкие названия древних ремесел: Тимурджич, Бичакчич, Мутапчич, Экмекчич. Предки одного ковали гвозди, другого – калили прямые длинные кинжалы, третьего – шили конские попоны и седельные сумки, четвертого – пекли кислые лепешки и медовую пахлаву.