– Я не видел такого объявления.

– Значит, называйте это промыслом Божьим. Или волей судьбы. – Лилибет крепко сжала подлокотники, впиваясь пальцами в резное дерево. – Все это время я отказывалась от самой себя, Сомертон. Я так сильно старалась быть хорошей женой! Хотела любить вас, забыть о прошлом, забыть об утраченных мечтах. Создать новые с вами. Но вы подняли кулак и разрушили их, вот просто так – своим обманом и неверностью, своими женщинами без числа, своим дурным нравом и холодностью. Я прожила шесть лет в бесконечной зиме, шесть лет в горечи и одиночестве, и лишь Филипп слегка согревал мое сердце. Я жила как монашка, я словно несла кару за ваши грехи до той самой последней ночи, той ужасной ночи, когда вы обвинили меня в прелюбодеянии. Меня! В любовной связи с мужчиной, от которого я отказалась ради вас, которого не видела много лет!

Сомертон резко встал с кресла, подошел к окну и одним рывком отворил его, впустив в комнату ветерок.

– Его фотография, моя дорогая! Среди твоих драгоценностей!

– Я положила ее туда давным-давно, – спокойно произнесла Лилибет, следя за ним. – И ни разу не вытащила. Меня всего лишь утешало то, что она там лежит.

Он стоял у окна, жадно глотая воздух.

– Среди твоих драгоценностей, – повторил он почти неслышно; ветер относил его слова прочь.

– Я вам не изменяла.

За окном запела птичка, звонко и восторженно. Видимо, сидит на одном из тех одинаковых деревьев, что растут вдоль границы сада. Ароматы улицы, пряный запах кипарисов и сладкий – цветов, запах солнца на листве окутывали их обоих.

Над головой раздался удар и веселый смех. Сердце Лилибет заныло от тоски.

– Надеюсь, вы приставили к нему какую-нибудь няню, – сказала она.

Он отвернулся от окна, облокотился на него, упершись ладонями в старый деревянный подоконник.

– Разумеется. Его прежнюю няню, которую вы бросили в Милане.

– Узнав, что она носит вашего ребенка.

Он пожал плечами.

– Вообще-то не моего. Я всегда предпринимаю самые тщательные меры предосторожности, чтобы избежать подобных неприятностей. Надо полагать, какого-нибудь лакея.

Щеки снова обдало жаром. Чтобы скрыть смущение, Лилибет заговорила высоким будничным голосом:

– В любом случае, думаю, нам следует вернуться к нашему делу.

– К делу?

– К условиям развода. Мне бы хотелось завершить дело как можно быстрее.

– Да, конечно. – Оттолкнувшись от окна, Сомертон вернулся в кресло, закинул руки на спинку и уставился на нее мрачным взглядом. – Тысяча фунтов в год вас устроит?

– Мне не нужны ваши деньги.

– Разумеется, если вы снова выйдете замуж или примете покровительство какого-нибудь мужчины, я буду вынужден прекратить выплаты. Впрочем, вы со своим личиком сумеете найти достаточное количество глубоких карманов, чтобы и дальше жить, как вам нравится, даже несмотря на слово «развод», прилагающееся к вашему имени. – Он говорил ровным голосом, но костяшки пальцев, сжимавших резную позолоченную спинку кресла, побелели.

– Я уже сказала, что не приму ваших денег.

– Если пожелаете, я предоставлю вам дом в городе, но рассчитываю, что до отъезда в школу Филипп будет проводить не меньше шести месяцев в году в деревне как ради его здоровья, так и ради нравственного развития.

– Нравственного развития? О, вот это особенно отрадно слышать, – сказала Лилибет. – Из ваших-то уст.

– Вдовий дом в моем имении будет приведен в порядок, если он вас устраивает. Филипп, как будущий граф, должен хоть что-то знать о земле, которую наследует. С юридической точки зрения я исхожу из того, что он действительно мой сын.

– Вы можете передать все эти вопросы на рассмотрение моим адвокатам. Они будут только счастливы составить удовлетворяющее всех нас соглашение. – Лилибет встала. – Право же, я не понимаю, зачем все это было так необходимо. Вам всего лишь следовало послать письмо, а не похищать моего сына и не заставлять меня мчаться следом через холмы верхом на…

– Погодите минуту, моя дорогая. – Он поднял руку. – Я еще не закончил. В обмен на мою готовность к сотрудничеству я жду от вас несколько уступок.

Что-то в том, как он произнес слово «уступок» – вкрадчивый голос, заблестевшие глаза, – заставило кровь похолодеть в ее жилах.

Лилибет нервно сплела пальцы.

– Что за уступки? Если речь о визитах, я, разумеется, позволю Филиппу…

Он махнул рукой на секретер, на перо и бумагу, лежавшие на превосходно отполированной поверхности.

– Прежде всего я хочу, чтобы вы написали письмо.

– Письмо? Что за письмо? – настороженно спросила она.

– Я вам его продиктую, если вы не возражаете.

Лилибет колебалась.

– Кому оно предназначено?

И мгновенно, еще не услышав ответа, поняла кому. Увидела это в его удовлетворенно скривившихся губах, в торжествующе изогнутой брови.

– Ну как же, вашему любовнику, разумеется. Лорду Роланду Пенхэллоу, нашему галантному герою, доблестному соблазнителю чужих жен. – Сомертон снова махнул рукой в сторону секретера. – Думаю, он заслуживает хотя бы дружеской записки с благодарностями за то, что вломился в мою супружескую постель. Вам так не кажется?

– Не впутывайте его в это, Сомертон. Он не имеет никакого отношения к краху нашего брака. Задолго до того, как мы снова встретились, я знала, что больше не могу жить под одной с вами крышей.

– Скажите, – непринужденно произнес граф, снова закинув руки на спинку кресла, – он вас удовлетворял? Заставлял вас кричать как слабоумную, когда доводил до пика? Мог ли…

– Прекратите! Прекратите немедленно! Как вы смеете?

– Радовался ли, обнаружив, что у вас аппетиты как у шлюхи? Расскажите же мне, Элизабет. Я хочу знать все подробности. Сосал ли ваши титьки? Совал язык вам между ног?

Она зажала уши.

– Прекратите! Прекратите!

Сомертон схватил стул и швырнул его через всю комнату. Раздался треск ломающегося дерева.

– А его член такой же годный, как мой, Элизабет? Кричали вы от наслаждения, как со мной, когда он тыкал его в вас?

Лилибет оторвала руки от ушей и уронила их вдоль платья. Пульс отчаянно колотился в горле.

– Прекратите, – негромко сказала она. – Вы позорите себя.

Он остановился перед ней, огромный и взбешенный, грудь тяжело вздымается, глаза на грубо вырубленном лице сверкают. Правый кулак выжидающе сжимается и разжимается, а сердце Сомертона бьется так, будто вырвалось из грудной клетки.

Лилибет заговорила более мягко:

– Разве мы не можем повести себя цивилизованно, Сомертон? Разве не можем просто договориться, расстаться и пожелать друг другу всего хорошего?