Я смотрел из-за борта машины на приближающийся Сталинград, и волнение в моем сердце нарастало.

Сталинград описывали многие участники великой битвы. Скажу только, что мне довелось увидеть много разрушенных войной городов, но в тех городах высились коробки домов, стояли стены, а здесь были наворочены кучи щебня, битого кирпича, извивались железные двухтавровые балки и арматурины, высились глыбы бетона, перепутанные колючей проволокой. Только кое-где чудом уцелели изглоданные снарядами и пулями остовы стен. В нескольких местах на таких стенах я видел надписи свежей краской: «Мы возродим тебя, любимый Сталинград!»

Кое-где люди — гражданские и военные — таскали на носилках щебень, расчищали бывшие улицы. Казалось немыслимым в течение 10 лет возродить такой прекрасный, совсем погибший город.

Километров 10 мы ехали мимо столь же грандиозных разрушений. На одном остове стены прочли надпись: «Здесь стояли гвардейцы Родимцева, выстояв, они победили саму смерть». По восстановленному мосту проехали через ручей, и я увидел сверху, что текла вода, смешанная с отдельными струями крови.

Не на разрушения глядел я, а на трупы. Ведь уже месяц прошел после разгрома немцев, а сколько же везде валялось мертвецов, притом исключительно немецких, которых сразу можно было отличить по зачесанным назад волосам!

Наступила весна, пришло тепло, трупы вытаскивали крючьями из подвалов, откапывали из-под щебня и проволоки со дворов и из боковых переулков и раскладывали шпалерами вдоль улиц. Эти шпалеры трупов тянулись и по правой и по левой стороне нашего пути. Я видел их десятки тысяч. А сколько успели вывезти на грузовиках, сколько наших похоронили, сколько немецких сожгли. Трупы разутые и полураздетые, оскаленные, улыбающиеся, с глазами выпученными или закрытыми раскинулись в самых невозможных позах. И действительно, я увидел среди них и безногих.

А мимо шли люди, занятые своими делами, и гражданские, и военные, люди торопились, разговаривали между собой; вот прошел офицер под руку с девушкой, оба они оживленно кокетничали, смеялись. Вот побежали два школьника, весело размахивая сумками. Позднее я узнал, что в уцелевших подвалах еще в феврале открылись школы.

Наша машина свернула с главной, расчищенной улицы и поехала к Волге, объезжая не засыпанные воронки. Трупы тут не были убраны в шпалеры и валялись повсюду. По стриженным под машинку головам я узнал и наших убитых.

Наконец снабженец нас доставил к цели. Мы так и обомлели. На берегу Волги — метров на 500 в длину, на 50 в ширину и на 5 в высоту высился сплошной бурт соли. Верно, со времен татарщины она здесь складывалась и постепенно слежалась в единый монолит.

Сперва мы без толку расхаживали, оживленно обсуждая — как нам взять эти несметные богатства, да еще возможно больше.

В Воронежской области прошлым летом соль стоила 100 рублей стакан. Здесь ее было миллиарды стаканов, следовательно, миллиарды миллиардов рублей лежали под нашими ногами. Мы наступаем на них, плюем на них и даже… Очевидно, одни и те же мысли роились в наших головах. Как по команде, мы встали рядком, расстегнули свои ширинки и все пятеро обо….ли миллиарды миллиардов рублей.

А между тем это было историческое место Сталинграда. Именно тут тянулась та самая узкая прибрежная полоса Волги, которую наши войска так и не отдали врагу. Все здесь было изрыто воронками, окопами, переплетено колючей проволокой, нагромождено и навалено обломками и кусками железа, бетона, камня, кирпича. Я нашел сломанную рамку от портрета, положил ее на землю и на прямоугольнике примерно 40x60 насчитал 63 осколка.

Однако надо было приступать к делу. Соляной бурт был до того изгажен и покрыт осколками и всякой дрянью, что брать соль с поверхности оказалось невозможным, а соль слежалась в такую гранитной твердости массу, что ломы ее не брали.

Мы нашли маленький блиндаж, вырубленный в соли и внутри похожий на ледяной или хрустальный домик. Там на фанере прочли надпись: «Здесь жил капитан Блинов. Он так просолился, что если будет убит, труп его никогда не сгниет».

Добывать соль в блиндаже было неудобно, так как приходилось бы ее таскать далеко вверх на гору. Случайно кто-то набрел на большую воронку. Поотбив немного ее края, мы наткнулись на соль, прозрачную, как стекло.

Работа закипела. Снабженец, как и полагается снабженцам, наблюдал сложа руки, а мы — четверо топографов — вкалывали и через два часа до верха нагрузили машину хрустальными глыбами. Разумеется, каждый из нас захватил и для себя столько, сколько смог донести. Я лично взял две глыбины, да еще набил все карманы мелочью, да еще снял гимнастерку, завязал рукава и ворот и тоже набил мелочью.

Нашу добычу мы доставили в Бекетовку и там выгрузили на складе УОС-27.

В тот день капитану Баландину удалось отделаться от неспособного рекогносцировщика Липского, который уехал в Ростовскую область набирать в наш УВПС-100 призывников. А я явился к своему хозяину с солью, уже не застав своего сожителя, подарил хозяйке 10 килограммов, а она мне подарила пустой мешок. На следующее утро я должен был уезжать.

В тот вечер случайно не было игроков в дураки. Мы впервые остались с хозяином вдвоем, разговорились, он встал и неожиданно вытащил большую и толстую книгу в роскошном синем с золотом переплете.

На обложке был изображен орел, сжимавший свастику. Впервые в жизни я держал в руках настоящую фашистскую книгу и с большим любопытством начал ее перелистывать. Это была история авиаполка с названием из германской мифологии, история за периоде 1939 по начало 1941 года. Первую страницу с портретом Гитлера хозяин успел вырвать и сжечь. Со второй страницы шли толстые морды орденоносных холеных генералов и оберстов, их сменили ассы, а затем начались пейзажи войны — бомбят Роттердам, Лилль и Руан, сбоку крыло самолета со свастикой, бомбы падают на мирные города. Дальше пошли жанровые сценки на земле: завоеватели танцуют с француженками, целуют бельгиек, обнимают голландок, щупают люксембуржек. И опять бомбят Белград, Афины, Салоники, снова танцуют с сербками, целуют гречанок, обнимают болгарок, щупают критянок. Вот человек 50 облепило машину, вытаскивают ее из балканской грязи, вот болгарский царь Борис принимает парад, вот сам Геринг награждает орденами…

Я перелистывал книгу до глубокой ночи…

На следующее утро мы собрались выехать в длительное путешествие на двух автомашинах в Воронежскую область.

Когда вся армия фон Паулюса попала в плен, наши войска двух фронтов — Донского и Степного — оказались в глубоком тылу, а железная дорога из Сталинграда на Поворино была единственной, да еще одноколейной, да еще с восстановленными на скорую руку мостами. Движение по этой дороге шло с черепашьей скоростью, в первую очередь перевозили строевые части, а тыловым предложили ждать 2–3, а может быть, и больше месяцев. Начальник УОС-27 полковник Прусс на это не согласился. Тогда нам выделили две трофейные машины — упоминавшийся выше французский автобус Рено и открытую немецкую грузовую машину Man.

Мы были снабжены месячным пайком: мукой, американскими консервами, крупой, сахаром. Кроме того, нам был выдан общий на всю команду аттестат, в котором черным по белому, за многими подписями, было указано, что никакого пайка мы нигде не получали и потому на всех попутных продпунктах нас обязаны снабжать продуктами по общей тыловой норме. Кроме того, каждому из нас было выдано килограммов по 10 начинающих протухать вареных и свежезасоленных линей. Наконец, каждый из нас, тщательно скрывая от других, вез еще свой личный, правдами и неправдами добытый запас продовольствия. У меня была подаренная мне Тереховым крупчатка, 3 банки немецких консервов, перловка и килограммов 30 соли. Свой груз за один прием я никак не мог поднять.