Музыкальный магазин «Вамп», Саут-стрит, Филадельфия. Когда-то там продавали виниловые пластинки, но теперь торговали одними компакт-дисками. Половина новые, половина бывшие в употреблении, все в огромных стеклянных шкафах, открыть которые можно было только с помощью специального ключа и древнеегипетского заклинания. Мэдди нравилось работать здесь. И дело было не в музыке – ну да, конечно, она любила музыку и все такое, – но главным было упорядочивание, твою мать. Мэдди просто тащилась от ощущений, порождаемых расстановкой компактов на полках. Однако сегодня сидела за кассой; она этого терпеть не могла, но это была ее первая работа после окончания колледжа, и ей не хотелось облажаться.

К прилавку подошел парень – волосы слишком длинные, усы спускаются от губ до самого подбородка подобно перевернутой подкове – и спросил:

– Есть новый альбом «Радиохэд»?

– Ты что, не знаешь алфавит? – ответила Мэдди, имея в виду: «Все компакты расставлены в алфавитном порядке, придурок».

А парень закатил глаза и сказал:

– Да, уже искал, но не нашел.

Мэдди пошла посмотреть вместе с ним, и действительно, нового «Радиохэда» на месте не оказалось, и она пообещала заказать. Но парень попросил не беспокоиться – он хотел сделать подарок своей подруге, – потом вдруг добавил:

– Вообще-то, не нужно ничего ей дарить, она мне никогда ничего не дарит. Меня от нее тошнит.

На что Мэдди ответила:

– Не говори про свою девушку такие гадости. Не будь козлом! Она тебе не нравится? Брось ее.

Похоже, эти слова поставили парня в тупик.

– А ты не поможешь мне перестать быть козлом? – спросил он.

Но Мэдди ответила:

– Это не мое дело.

Но все-таки она улыбнулась парню. Тот улыбнулся в ответ. Так все началось.

Семнадцать лет назад:

Какое-то время они кружили друг вокруг друга, но когда наконец пошли на свидание, это было подобно столкновению двух метеоритов. В первый раз они трахались на капоте машины Мэдди, «Камаро» 97-го года выпуска, стоящей на кукурузном поле, в не по сезону теплый день в конце октября. Они приехали сюда из Филадельфии после концерта – билеты достала Мэдди через магазин. Секс получился неуклюжий и безыскусный, но оба были на взводе от музыки и толпы в клубе, и то, чего им не хватало в любовном изяществе, с лихвой наверстали тупой юношеской, чисто животной страстью, – не говоря уж о том, что нашли процесс жутко смешным и решили, что те, кто не смеется во время секса, – угрюмые бедолаги, обреченные, говоря словами Мэдди, влачить «гребаное скулосводящее существование». Нейт признался, что не совсем понимает, что это такое, но ему нравится.

Шестнадцать лет назад:

Они поженились в Бенсалеме, штат Пенсильвания, в самой южной части округа Бакс. Оба не были религиозными, и их просто расписал местный судья, знакомый отца Мэдди. Свадьба была не грандиозной, но и не скромной – «в самый раз». Потом у Нейта состоялся долгий душевный разговор о его будущем с отцом Мэдди, и именно тогда тот посоветовал ему поступить на службу в полицию Филадельфии. Нейт обещал подумать. Ночью они с Мэдди должным образом завершили бракосочетание, а через месяц тест на беременность оказался положительным. Оливер впервые явил себя миру как окрасившаяся полоска.

Тринадцать лет назад:

Нейт и Мэдди совместно решили, что она эмоционально изменяла ему с мужчиной, с которым познакомилась в художественной мастерской в Фиштауне, где занималась скульптурой. Этого типа звали Брайсом, и Мэдди и Брайс нашли друг друга, когда дела у нее шли ну просто отвратительнейшим образом: Олли было два года, и не просто два, а ураганные два: неугомонный малыш постоянно куда-нибудь залезал и бился головой об угол стола каждый раз, забегая на кухню, и в довершение ко всему Нейт повадился брать на службе сверхурочные дежурства, чтобы покрыть дефицит семейного бюджета. Мэдди ни разу даже не целовалась с Брайсом, не говоря уж о сексе, но они проводили вдвоем все больше и больше времени, обнимались, гладили друг друга по спинам и плакались на жизнь, и однажды Мэдди вдруг поняла, что должна все рассказать Нейту. Она призналась.

Нейт вспыхнул, словно рождественская елка от неисправной гирлянды. Разъяренный, он стиснул кулак и пробил дыру в гипсокартонной стенке. Мэдди заявила, что его действия на грани насилия, на что Нейт ответил, что он злится не на нее, а на себя самого, и хотел разбить руку, сделать больно себе, а не ей. Мэдди предупредила, что ей наплевать, кому он хотел сделать больно, но если такое повторится еще раз, она заберет Оливера и уедет в Калифорнию, и пусть он тогда один злится на кого хочет. Дыру она заделала. Нейт больше ничего подобного не вытворял.

Десять лет назад:

К ним домой пожаловал Карл, отец Нейта. Нейт не знал, как его старик узнал, где они живут. Возможно, нашел в интернете или выведал у кого-нибудь в участке. Они так этого и не узнали. Карл заявился вдребезги пьяный и плавающий в собственной моче (как выразился отец Мэдди). Мэдди до этого никогда не встречалась с отцом Нейта, и сейчас не должна была с ним встретиться, – Нейт сказал, что разберется сам. С этими словами он надел кобуру, положил в нее служебный пистолет и направился к двери. Мэдди ошеломленно спросила у него, действительно ли в этом есть необходимость.

Нейт ответил кратко:

– Да.

И вышел из дома. Мэдди услышала крики. В основном кричал Нейт. Затем плач: Карл, его старик. Разбилась бутылка. Нейт вернулся в дом и захлопнул за собой дверь. Мэдди увидела, что он достал пистолет и держит его в руке. К счастью, Оливер был наверху и ничего не видел. Она спросила у мужа, все ли в порядке, и тот сказал, чтобы она не беспокоилась: больше отец к ним лезть не будет.

Пять лет назад:

Десятилетний Олли повадился подавать деньги и еду бездомным, каковых в Филадельфии с лихвой. Полдесятка по дороге в школу, те же самые полдесятка по дороге обратно плюс все остальные, встреченные где бы то ни было. По большей части это были милые люди, некоторые из них казались не совсем адекватными, а кое-кто окончательно сломался – например, один мужчина как ни в чем не бывало стягивал портки и прямо у всех на виду или ходил по-большому, или мастурбировал (хотя никогда то и другое одновременно), то и дело падая в свои испражнения. Ему денег Оливер никогда не подавал, но всегда старался оставить еду – невскрытую пачку печенья или целый пакетик чипсов, оставшийся со школы.

Однажды Оливер увидел новенького – белого бездомного мужчину в пропитанной насквозь потом футболке и тренировочных штанах, растрепанного, грязного. Оливер не захотел подавать ему деньги и даже приближаться, а когда Мэдди спросила почему, он ответил: «Не знаю. Он слишком злой. Я такой злости еще ни в ком не видел». Мэдди его не поняла – бездомный просто по большей части сидел на улице, уставившись на свои колени. Но вечером Нейт вернулся домой и сказал, что на улице произошло нападение – прохожий попытался подать бездомному деньги, а тот набросился на него с ножом и нанес тридцать семь ударов, прежде чем подоспевший полицейский смог его застрелить. Это был тот самый. Тогда Мэдди сказала мужу: «Оливер у нас особенный, ты это знаешь?» Нейт ответил, что знает. «Нет, правда особенный», – настаивала она. Они так и не определили, как и почему он таким стал. Просто так обстояло дело, и хотя никаких доказательств не было, они принимали как факт то, что их сын не такой, как остальные. Мэдди никогда не рассказывала Оливеру о нападении и стрельбе.