15 декабря 1984 года Михаил и Раиса Горбачевы прибыли в Лондон с восьмидневным визитом. У них было время и на шопинг, и на осмотр достопримечательностей. В числе прочего они совершили благоговейное паломничество к тому столу в Британской библиотеке, за которым Карл Маркс писал свой «Капитал», однако по сути этот визит был лишь легким дипломатическим демаршем. Противники по холодной войне осторожно изучали друг друга, встречаясь раз за разом в Чекерсе — загородной резиденции британского премьер-министра. Каждое утро Горбачев запрашивал подробную докладную записку объемом в три-четыре страницы, где были бы собраны «предположения и догадки по поводу того, с чем может столкнуться Горбачев во время встреч, намеченных на следующий день». У КГБ таких предположений и догадок не было. И вот тут-то перед Гордиевским открывалась прекрасная возможность привести обе стороны к взаимопониманию и одновременно продемонстрировать московскому начальству собственную ценность. В МИ-6 раздобыли подготовленную британским МИДом для министра иностранных дел Джеффри Хау докладную записку, где перечислялись темы, которые он собирался затронуть в беседе с Горбачевым и его командой. Затем все это передали Гордиевскому, и тот помчался к себе в резидентуру — отстукивать на пишущей машинке черновой вариант краткой сводки. Затем он передал это все другому сотруднику, чтобы тот составил очередную докладную записку. «Да это же как раз то, что нужно!» — высказался Никитенко, ознакомившись с этим материалом.

Материал, подготовленный британским МИДом для Джеффри Хау, послужил основой для докладной записки, адресованной Михаилу Горбачеву. «Он вошел туда целиком, слово в слово».

Визит Горбачева в Британию имел оглушительный успех. При всех идейных разногласиях Тэтчер и Горбачев, похоже, оказались на одной волне. Конечно, не обходилось и без острых моментов: так, Тэтчер прочла своему гостю целую лекцию о плюсах свободного предпринимательства и рыночной конкуренции, а Горбачев на это ответил, что «советская система все равно лучше», и пригласил ее приехать в СССР, чтобы своими глазами увидеть, как «счастливо» живет там семья советских народов. Еще они заспорили из-за участи советских диссидентов, в том числе физика Андрея Сахарова, и из-за гонки вооружений. В ходе одной особенно ожесточенной перепалки Тэтчер обвинила СССР в финансировании британских шахтеров. Горбачев отмел это обвинение. «Советский Союз не перечислял никаких денег профсоюзу ваших горняков, — сказал он, а потом искоса поглядел на главного пропагандиста из своей делегации и добавил: — Насколько мне известно». Это была ложь, и миссис Тэтчер это знала. Еще в октябре Горбачев собственноручно поставил свою подпись под планом, предусматривавшим перечисление бастующим горнякам 1,4 миллиона долларов.

Однако, несмотря на все эти словесные поединки, британский и советский лидеры явно нашли общий язык. Создавалось такое впечатление, что они действовали слаженно, словно заглядывая в один сценарий, — да так оно, собственно, и было. Ежедневные записки Горбачеву от КГБ возвращались «с подчеркнутыми в знак благодарности или удовлетворения строчками». Горбачев читал все очень внимательно. «Мы инструктировали обе стороны, — говорил аналитик МИ-6. — Мы делали нечто новое — пытались честно использовать информацию, а не искажать ее, влиять на отношения между странами и открывать новые возможности. Нас было всего несколько человек, и, работая, мы испытывали эйфорию, потому что понимали, что в эти самые часы творим историю».

Очевидцы тогдашних событий отмечали, что видели «сильное взаимное притяжение сторон в действии». Под конец дискуссий Горбачев объявил, что «по-настоящему доволен». Тэтчер испытывала сходные чувства: «Он нисколько не напоминал тех чурбанов-чревовещателей, какими были в большинстве своем советские аппаратчики». Гордиевский доложил МИ-6 о «восторженных отзывах Москвы».

В записке Рейгану Тэтчер написала: «Безусловно, это человек, с которым можно иметь дело. Он очень понравился мне — и хотя можно не сомневаться в его полной преданности советскому строю, он все же готов слушать, вести настоящий диалог и думать собственным умом»[64]. Впоследствии слова Тэтчер из этого отзыва — «человек, с которым можно иметь дело», — прославятся и емко охарактеризуют энергичную деятельность Горбачева, которую тот разовьет на посту главы государства, сменив в марте 1985 года наконец-то умершего Черненко.

Прорыв, благодаря которому «иметь дело» с новым руководителем стало возможно, произошел отчасти стараниями Гордиевского.

В Центре были довольны. Горбачев — предпочтительный, с точки зрения КГБ, кандидат в лидеры — успешно продемонстрировал качества, подобающие государственному руководителю, и лондонская резидентура показала себя с лучшей стороны. Никитенко получил орден «за отличную организацию визита Горбачева». Однако основная заслуга в этом деле принадлежала Гордиевскому — умелому руководителю линии политической разведки, который составлял столь подробные и основательные докладные записки, опираясь на информацию, собранную из множества британских источников. Теперь Гордиевский был главным претендентом на должность резидента.

И все же, несмотря на удовлетворение от хорошо выполненной работы — и для КГБ, и для МИ-6, — в душе Гордиевского поселилась легкая тревога.

В один из дней визита Горбачева Никитенко, временно исполнявший обязанности резидента, вызвал к себе заместителя. Перед ним на столе лежали разложенные листы докладной записки, подготовленной для Горбачева, уже изученной им и испещренной его пометками.

На Гордиевского неподвижно смотрели желтые глаза специалиста по контрразведке КГБ.

— М-м-м. Очень хороший доклад о Джеффри Хау, — сказал Никитенко, а потом выдержал небольшую паузу. — Можно подумать, его составили в английском МИДе.

Бертон Гербер, глава советского отдела ЦРУ, был большим специалистом по КГБ и имел широкий оперативный опыт ведения шпионской войны против Советского Союза. Долговязый и худой уроженец штата Огайо, решительный и целеустремленный, он был представителем нового поколения американских разведчиков, которых не затронула маниакальная подозрительность прошлых лет. Он установил так называемые правила Гербера, которые гласили, что каждое поступающее предложение о шпионаже в пользу Запада следует принимать всерьез, каждому указанию следует уделять внимание. Одним из наиболее странных хобби Гербера было изучение волков, а в его способе охоты на кагэбэшную дичь было определенно что-то лисье. В 1980 году Гербера назначили главой московской резидентуры ЦРУ, а в начале 1983-го он вернулся в Вашингтон, чтобы возглавить самое важное отделение ведомства, курировавшее шпионов по другую сторону «железного занавеса». А их было множество. Неопределенность предыдущего десятилетия миновала, и при новом директоре ЦРУ Билле Кейси наступил период напряженной деятельности и значительных достижений, особенно в военной сфере. На территории Советского Союза ЦРУ проводило более ста тайных операций и имело как минимум двадцать активных шпионов — больше, чем когда-либо раньше: в ГРУ, в Кремле, в военных кругах и в научных учреждениях. В раскинутой ЦРУ шпионской сети состояло несколько сотрудников КГБ, но ни одного — такого, кто бы сравнился калибром с тем таинственным агентом, который снабжал МИ-6 отборным материалом из первых рук.