ковер, перетянуло веревками и крепко привязало к багажнику на крыше автомобиля. Покуда семейство обедало в придорожном ресторанчике, машину угнали – вместе с бабушкой, разумеется – и она пропала бесследно. Объяснить такое исчезновение можно тем, что воры похоронили труп на каком-нибудь пустыре, а автомобиль разобрали по винтикам, чтобы избавиться от улик.

Было время, когда этот анекдот гулял по всей Мексике – причем имена всякий раз назывались разные. Все версии, впрочем, имели кое-что общее: рассказчик неизменно был закадычным другом персонажей. По прошествии многих лет я снова услышал это уже в самых дальних уголках планеты – во Вьетнаме, например, где мой переводчик клялся, что случилось это с его другом во время войны. Обстоятельства всех версий одинаковы, и если слушатель настаивает, ему укажут имена и адреса.

Третью легенду я услышал позднее, чем остальные, и те, у кого хватает терпения дочитывать мои еженедельные колонки до конца, наверно, вспомнят ее. Это леденящая кровь история о четверых молодых французах, на дороге в Монпелье подсадивших в свою машину женщину в белом. Внезапно она уставила грозно указующий перст и вскричала: «Осторожно! Впереди крутой поворот!» – после чего исчезла. Об этом случае я узнал из газет и под сильным впечатлением написал заметку. Меня удивило, что французские власти не уделили должного внимания истории, столь совершенной с литературной точки зрения, и, более того, не найдя делу рационального объяснения, сдали его в архив. Впрочем, несколько дней назад приятель-журналист объяснил мне, что причина такого безразличия – в другом: во Франции история пересказывается уже много лет кряду, и даже – задолго до изобретения автомобиля, когда бродящие по дорогам привидения любезно подсаживали в дилижансы. Тут я вспомнил, что среди других легенд о покорении Дальнего Запада бытует и история об одиноком ковбое, который всю ночь ехал в почтовой карете в обществе престарелого банкира, молодого судьи и прекрасной барышни-северянки в сопровождении гувернантки, а наутро вместо него обнаружилось лишь пустое место. Но больше всего меня удивило, что Маноло Васкес Монтальбан, самый плодовитый из всей нашей братии, в одной из тех немногих книг, которые я не читал, – в романе «Одиночество менеджера» – передает историю о даме в белом точно так же, как во французской прессе, и как она излагается здесь. Я узнал о таком совпадении благодаря ксероксу, присланному мне одним приятелем, уже давно знавшим легенду, причем из разных источников.

Проблема авторских прав в отношении Монтальбана меня не беспокоит: у нас с ним – один литературный агент, и он получит разрешение распоряжаться этим как сочтет нужным. Беспокоит меня другое: еще одна случайность – третья по счету. Я всегда знал одно выражение, которое теперь не могу отыскать ни в одном из многочисленных и бесполезных словарей, стоящих у меня на полках: выражение это – «Это все дорожные истории». Тут плохо то, что оно употребляется в значении «брехня, выдумки», а меж тем все три истории, преследующие меня, суть чистая правда, беспрестанно повторяющаяся в разных местах и с разными героями, словно бы для того, чтобы мы не забывали: есть свои неприкаянные души и у литературы.

27 января 1982 года, «Эль Паис», Мадрид

Мое второе «Я»

Не так давно, проснувшись в своей постели в Мехико, я узнал из газеты, что накануне вел литературную конференцию, проходившую в Лас-Пальмас-де-Гран-Канария, на другом берегу океана, и дошлый журналист не только во всех подробностях описал это событие, но и дал увлекательное изложение моего вступительного слова. Несказанно польстило мне, что это резюме затрагивало темы, которые мне бы и в голову не пришли, а раскрыты они были с блеском, который мне бы и не приснился. Имелось лишь одно «но»: я не был в Лас-Пальмасе ни накануне, ни вообще в последние двадцать два года и никогда не председательствовал ни на каких литературных конференциях, в какой бы части света они ни проходили.

Довольно часто случается так, что сообщается о моем присутствии там, где меня не было. Я твердил не раз, что не принимаю участия в публичных мероприятиях, не вещаю с амвона или кафедры, не свечусь на телеэкране, не хожу на презентации своих книг и вообще избегаю любых проектов, грозящих превратить меня в шоумена. И причина тут вовсе не в скромности, а гораздо хуже – в застенчивости. И отказываться не составляет мне ни малейшего труда, потому что самое важное, чему я научился за сорок лет, – говорить «нет», если надо сказать «нет». Тем не менее неизменно найдется некий назойливый устроитель и через прессу ли, или через личные приглашения оповестит свет, что в следующий вторник в шесть вечера я буду присутствовать на некоем действе, о котором понятия не имею. В час истины организатор извинится перед публикой за необязательность писателя, пообещавшего прийти, да не пришедшего, обрызгает несколькими каплями желчи сыновей телеграфистов, чье слабое темечко не выдержало славы, а под конец, завоевав симпатии аудитории, сделает с ней то, что захочет. Поначалу, на заре моей творческой жизни, от таких нечистоплотных трюков у меня начиналось колотье в боку. Однако я утешился, прочитав, как Грэм Грин в последней и самой забавной главе своих мемуаров жалуется на это же самое, и понял, что средства спасения от такой напасти нет, что никто не виноват и что существует моя вторая ипостась, гуляющая по свету вольно и бесконтрольно и совершающая все, что должен был сделать я, да не осмелился.

Раз уж у нас зашла речь об этом, скажу, что самый забавный случай вышел со мной не на выдуманной конференции на Канарах, а несколько лет назад, когда авиакомпания «Эр-Франс» получила от меня письмо, которое я и не думал писать. Туда поступила за моей подписью громогласная и пышущая праведным гневом жалоба на отвратительное качество сервиса, жертвой которого я стал в такой-то день и час во время рейса Мадрид – Париж. Проведя тщательное расследование, авиакомпания наложила на стюардессу взыскание, а их PR-отдел прислал мне в Барселону очень любезное и покаянное письмо с извинениями, приведшее меня в полное замешательство, поскольку я никогда этим рейсом не летел. Более того – в полете я пребываю в таком ужасе, что не обращаю внимания на качество обслуживания, а все силы свои устремляю на то, чтобы, вцепясь в подлокотники кресла, помогать самолету держаться в воздухе, или унимать детей, чтобы от их беготни по салону не провалился бы, не дай бог, пол. И единственный нежелательный инцидент произошел, когда я летел из Нью-Йорка