Произведя разведку окрестностей Парижа, Бальзак нашел, что искал: городок Виль-д’Авре утопал в зелени и был всего в получасе езды от столицы на «кукушке». Для начала снимает квартиру на имя Сюрвиля (к этому обязывает осторожность!), а шестнадцатого сентября за четыре с половиной тысячи франков приобретает у ткача по фамилии Варле землю и домик, на следующий день – прилегающий участок, потом еще несколько. В результате за шесть тысяч девятьсот пятьдесят франков он станет обладателем почти двух тысяч квадратных метров земли. Мысленно Оноре представляет, что Сюрвиль будет руководить строительством особняка, а домик ткача, надлежащим образом перестроенный, станет виллой для Гидобони-Висконти, согласившихся финансировать это предприятие. Он обещал все вернуть им, это дружеское обязательство должно было стать новым стимулом к работе.

Дабы официально оформить свой отъезд из Парижа, писатель заявляет, что сменил место жительства (коих у него три: на улице Кассини, улице Батай и еще одно, временное, на улице Прованс) на Виль-д’Авре, недалеко от Версаля. Десятого октября пишет Ганской: «Я купил здесь небольшой участок земли – около сорока першей, на котором мой свояк построит мне дом, в котором я стану жить, пока не сколочу состояние, или останусь навеки, если так и не выберусь из нищеты. Когда он будет завершен и я там обоснуюсь… я извещу вас и вы сможете писать, указывая на конверте мое имя и имя моего бедного жилища „Жарди“, так называется клочок земли, на котором я сижу, словно червяк на листе салата». Итак, скрывшись в деревне от национальной гвардии, судебных исполнителей, журналистов, Бальзак не решил пока, поселится там навсегда или для передышки между двумя набегами в Париж. Ссылка или короткие каникулы? Это решат его романы и их читатели. Он же уверен: многочисленные сюжеты, роящиеся у него в голове, в конце концов принесут ему не только домишко в Виль-д’Авре, но дворец где-нибудь в Венеции, Вене, Версале…

Накануне своего банкротства Верде за шестьдесят три тысячи франков уступил права на публикацию последующих произведений Бальзака группе книгоиздателей. В 1836 году газета «Le Figaro» перекупила у них «Историю величия и падения Цезаря Бирото», чтобы премировать своих подписчиков, подарив каждому этот роман в двух томах ин-октаво. Автор получал двадцать тысяч франков, если успевал предоставить рукопись к твердо установленному сроку. Неожиданная прибыль не могла не радовать, объем предстоящей работы ужасал.

Четырнадцатого ноября 1837 года Оноре делился с Ганской: «За „Цезаря Бирото“ дают двадцать тысяч франков, если он будет готов к 10 декабря. Мне надо сделать еще полтора тома, но нужда заставила согласиться. Я должен работать двадцать пять ночей и двадцать пять дней… Нельзя терять ни минуты. Прощайте, двадцать пять дней я не смогу писать вам».

Двадцатого декабря он вздохнул с облегчением: «Как обещал и как сообщал вам в конце последнего письма, я завершил „Цезаря Бирото“ за двадцать два дня. Одновременно сделал „Банкирский дом Нусингена“ для „La Presse“. Вы понимаете, что я без сил, совершенно подавлен». Последовала изнурительная корректура гранок. Он пересматривал и исправлял их семь раз, приводя в отчаяние печатников, которые вынуждены были до бесконечности ходить из типографии к писателю и обратно. Бальзак отделывал каждую фразу, каждое слово, опустив ноги в таз с горячей водой и горчицей, чтобы избежать прилива крови к мозгу.

Получилась правдивая история развития парижской торговли, предупреждающая об опасных спекуляциях. Цезарь Бирото, маленький торговец парфюмерными товарами, создатель «черепного масла», благодаря которому снова начинают расти волосы, пускается в крупную коммерцию и, опьяненный успехом, ввязывается в большие аферы, голова идет кругом от легких денег, он подписывает поддельные векселя, доверяется кассиру, который его обворовывает, нотариусу, что наживается на нем, банкиру, каковой отворачивается от него в трудную минуту. Главный недостаток Цезаря Бирото и его брата, кюре в Туре, – доверчивость и обезоруживающая наивность. Он думает, что нашел союзника в лице Адольфа Келлера, но тот – настоящая акула, готовая в любое мгновение его проглотить. От лица своего бесславно разорившегося героя Бальзак обвиняет банкиров, ростовщиков, всех этих хищников, которых заботит только одно – набить карманы за счет честных людей. В первой части книги показано восхождение Бирото к богатству и славе, во второй – отчаяние загнанного должника, его падение и искупление.

В «Банкирском доме Нусингена» затронута та же тема. Писатель анализирует циничные маневры банкира, который, пользуясь легковерием и неопытностью своих клиентов, преследует должников, скупая по дешевке их обязательства, строит свое благополучие на обломках благополучия других. С одной стороны – простота, глупость, одураченная добрая воля, с другой – жестокость, хитрость. Бальзак понимает и любит таких, как Цезарь Бирото, разоблачает несущих несчастья Нусингенов. Так почему, прекрасно представляя себе все опасности мира дельцов, сам с такой беспечностью подвергает себя им? Интуиция, без сбоев работающая при написании романов, покидает его, едва он ступает в реальную жизнь. С пером в руке он – финансовый король, отложив его в сторону – барашек, готовый подставить спину под ножницы стригаля.

Пресса встретила «Цезаря» скорее недоброжелательно. Статья в «Le Charivari» была озаглавлена «Величие и падение Оноре де Бальзака». В газетах твердили о «пустословии», перегруженности «деталями», отмечали, что история была бы хороша, будь она короче. В сердцах Бальзак пишет Зюльме Карро первого января 1838 года: «Привет, 1838-й, что бы ты ни принес! Пусть в складках платья ты и приберег огорчения, ничего страшного. Есть лекарство, которое лечит все, это лекарство – смерть, и я ее не боюсь». Отдохнуть от забот и насмешек журналистов он решает во Фрапеле. Оноре уверен, что над ним тяготеет какое-то проклятие, критики никогда не простят ему ни обилия произведений, ни неисчерпаемого воображения. Что бы он ни написал, его никогда не поставят в один ряд с Шатобрианом или Гюго. Некоторые даже предпочитают ему Эжена Сю. Так ради чего тогда, спрашивается, надрываться? Он сочиняет истории, чтобы заработать на жизнь. И тут ему подвернулась возможность обогатиться, ничего не делая: сереброносные рудники Сардинии. Достаточно только получить концессию на их разработку. Карро, с которым он консультируется по этому поводу, идею абсурдной не считает. Необходимо путешествие. Осуществить экспедицию в Италию Бальзак рассчитывает за счет мелких кредиторов – доктора Наккара, портного Бюиссона, кузины…

Уже готовый к отъезду, Оноре решает, раз уж он во Фрапеле, навестить Жорж Санд, которая живет неподалеку, в Ноане. Осудившему ее когда-то за жестокость, с которой писательница дала отставку Жюлю Сандо, но со временем понявшему ее чувства к этому ничтожному любовнику, теперь ему захотелось восстановить добрые отношения. Бальзак известил ее о своем желании, в порыве братской симпатии она ответила немедленным согласием.

Двадцать четвертого февраля, в половине восьмого вечера, Оноре был у ее ног. «Дружище Жорж Санд встретила меня в домашнем платье, с послеобеденной сигарой в руке, сидя в уголке у камина в огромной пустынной комнате, – поделится он с Ганской. – На ней были красивые желтые домашние туфли, украшенные бахромой, ажурные чулки и красные шаровары. Внутренне она все та же. Но подбородок увеличился вдвое и стал словно у каноника. Несмотря на страшные несчастья, у нее нет ни одного седого волоса, смуглый цвет лица остался неизменным, ее прекрасные глаза все так же сверкают, у нее довольно глупый вид, когда она задумывается, потому что, как я ей сказал, внимательно изучив, выражение ее лица заключено в глазах. Она уже год в Ноане, очень грустна и много работает. Ее жизнь в чем-то похожа на мою. Ложится в шесть часов утра, встает в полдень, я ложусь в шесть вечера и встаю в полночь. Естественно, я приспособился к ее распорядку, и в продолжение трех дней мы разговаривали с пяти часов вечера, после обеда, до пяти утра, за три эти беседы я смог лучше узнать ее, и она меня тоже, чем за предыдущие четыре года, когда она любила Жюля [Сандо] и приходила ко мне или когда у нее была связь с Мюссе, тогда мы встречались или изредка я приходил к ней».