подумать об этом потом, когда сможет логически мыслить. Надо было снять с Элены ошейник, но его даже сейчас, когда страсть полностью опустошила тело, возбуждал этот элемент власти. Все же он нехотя потянулся рукой к нему, чтобы расстегнуть.

— Не надо, – остановила его девушка. – Не сейчас, прошу. Дай мне почувствовать себя твоей.

Норман выругался и впился бешеным поцелуем ей в губы. Цепочка ошейника натянулась в его руке, приподнимая ее за шею чуть выше постели. Он резко раздвинул ей ноги, и вошел, вызывая протяжный долгих стон, переходящий в низкие ноты.

— Сама виновата, – шептал он, грубо входя в нее рывками. – Сводишь меня с ума.

Он почувствовал руки Элены у себя на спине, затем в волосах. Слышал ее крики, краем сознания уловил ее оргазм, но это уже не имело никакого значения. Он терзал ее с безумной страстью, наслаждаясь ею, как никем другим никогда до этого в жизни.

Глава 22. Доказательства

Сахана проснулась поздно. Алкида не было рядом. Завтрак стоял на столике. Она отхлебнула чай и задумалась, почему он всегда горячий? Кто-то его постоянно разогревает? Или несколько раз приносят новый, пока она не проснется. Она еще немного понежилась в кровати, вдыхая запах Алкида. Ей было приятно, что он унес ее к себе.

Мысли, которые мучали ее накануне, отступили. Сахана была готова перестать искать связи между событиями. Только бы продолжать просыпаться в его постели, находить чашку чая утром на тумбочке. Она полюбила его, но получается совсем не знала, что он за человек. Только то, что он всегда встает раньше и ни за что не будит ее, если нет необходимости. А когда он приходит с мороза от него всегда пахнет снегом и деревом. У него темные волосы, не совсем короткие – можно зарыться руками и темные глаза, в которых можно утонуть.

Сахана скрутилась в болезненный комок под одеялом и зарыдала. Она плакала и до этого – от страха перед своей участью, когда видела кругом холод и снег, вместо привычных цветов и моря. Тоска не раз дотягивалась до нее своими щупальцами и мучала, пока из глаз не начинала течь соленая влага. Только каждый раз после этого происходило что-то захватывающее, что отвлекало ее и успокаивало.

Женщина крепче обняла себя за плечи, представляя, что это кто-то сильный и большой гладит ее, утешая. Всегда это помогало ей успокоиться, но не сейчас. Сейчас она просто заплакала в голос. Почему бы не позволить себе покричать, если никто не услышит? То, что из покоев Алкида в коридор и другие комнаты не доносится ни звука она выяснила давно, так что дала себе волю и рыдала как рыдают маленькие дети.

Сильные руки перевернули ее на спину.

— Что случилось, милая? – Алкид с тревогой гладил ее волосы.

— Я не знала, что ты тут, – Сахана пыталась разглядеть его лицо, но слезы застилали глаза. – Я бы ни за что не стала…

Алкид прижал ее к груди и стал укачивать, как качают ребенка.

— Я бы не хотел, чтобы ты плакала одна. Моя обязанность быть рядом, когда тебе плохо.

Она прижалась к нему, его присутствие приносило огромное облегчение.

— Это из-за позапрошлой ночи? – прошептал он, прикасаясь губами к ее затылку. – Я измучил тебя, сделал больно, напугал? Ты можешь просто сказать, я пойму.

Сахана отрицательно покачала головой.

— Что же случилось?

— Я думала, что тебя нет и дала себе волю, – Сахана вытерла слезы. – Просто тоска – ничего страшного.

— И часто ты так горько плачешь, когда меня нет? – Алкид смотрел на нее с грустью. До этой минуты он был уверен, что Сахана здесь хорошо. Он старался чтобы резкая перемена в ее жизни была относительно приятной, но получается очень ошибся.

— Нет, что ты. – Сахана попыталась улыбнуться и слезы снова потекли из глаз. У нее не получалось выровнять дыхание. Кто держит ее в своих объятиях – влюбленный человек или бесчувственный манипулятор?

–Как вышло, что ты дома? – спросила она, заложенным от слез носом.

— Буря до сих пор бушует. Рудольф и Рьяна по-прежнему у нас. А Василь и Марк до сих пор на производстве. И после того, как все утихнет потребуется время на расчистку снега – намело по окна. Так что я работал в кабинете. Ты тоже пойдешь туда со мной. После того что я увидел, я не оставлю тебя одну.

— Мне надо в душ и надеть платье, – шепнула Сахана, представляя на что похожа после своей истерики.

Алкид кивнул и она умчалась приводить себя в порядок.

Когда она вышла из своей комнаты посвежевшая и в симпатичном платье, Алкид все еще задумчиво сидел на краю кровати. Ей показалось, что он чем-то обеспокоен. Увидев ее, он улыбнулся, сбрасывая с себя мрачные мысли, и повел за собой. В этом месте Сахане еще не приходилось бывать. В отличие от кабинета Айрины, тут было аккуратно, все документы были сложены в нужном хозяину порядке. На столе лежали бумаги, со свежими записями. Почерк Алкида был ровным, с крупными круглыми буквами, без украшений и витиеватостей.

Вся мебель была из темного дерева: оно очень нравилось Алкиду и часто встречалось в интерьере. У кресла не было подлокотников, чтобы быстро и легко поворачиваться и вставать. На стене висела картина, видимо, кисти Айрины, но не в духе последних ее работ. На холсте был изображён зимний сосновый лес. Под ярким высоким солнцем стволы деревьев отдавали красной корой и поблескивали янтарной смолой. Снег весело искрился.

— Айрина написала? – спросила Сахана.

— Да, много лет назад, тогда она еще не была больна. – Алкид порылся на полке, – А это портрет мамы – тоже нарисовала Айрина, еще когда была маленькой. К сожалению, ей меньше повезло, чем мне – мама погибла, когда она была подростком и не успела расцвести. Впрочем, и заболеть тоже не успела.

Сахана посмотрела на портрет Астарии, явно не единственный из сохранившихся, но самый дорогой для Алкида. Его мать была очень красива. Черты лица были тонкими и правильными, глаза большими, волосы черными – этим Айрина пошла в нее. Портрет был явно написан ребенком, но очень талантливо. В уголках губ пряталась нежная улыбка. Похоже, что мама смотрела на дочку гордым и любящим взглядом, когда та писала это. Удивительно как маленькая девочка