Хлебаю лапшу с кусочками разбухших сосисок, листаю тетрадку. По «Маяку» как раз выпуск новостей. Дикторша бесстрастным и энергичным голосом сообщает: «По официальным данным, в результате террористического акта на Дубровке погибли сто двадцать заложников, сто двадцать девять человек остаются в московских больницах. И сегодня Владимир Владимирович Путин встретился с представителями творческого коллектива мюзикла „Норд-Ост“. Разговор продолжался более часа. Президент поблагодарил всех тех, кто в те октябрьские дни попал в руки террористов, за выдержку и самообладание…» Голос отвлекает от тетради, и я выключаю магнитолу… А в тетради — начало новой повести. Называется «ИНН». О том, как один художник, чтоб получить аванс за заказ расписать стены в новом кафе, приходит в налоговое управление за идентификационным номером налогоплательщика и встречает там симпатичную, но замотанную женщину — служащую этого управления. Художник, в преддверии скорого богатства, хорохорится, шутит и вызывает у женщины улыбку, симпатию. Ей становится интересен этот человек, она завидует его, как кажется ей, свободной и безбедной жизни… Он часто приходит в налоговое управление, торопится получить ИНН, его отношение к женщине все более… не то что теплое, а панибратское, что ли… И как-то, выйдя вечером из налоговой, она видит его под тополем. Она устала, спешит домой, художник ее провожает. По пути он болтает обо всем подряд и уговаривает ее заглянуть в кафе «на минуту». Они выпивают вина. Женщина расслабляется (нет, расклеивается) и рассказывает ему о себе. Что у нее дочь уже почти взрослая (четырнадцать лет), что очень тяжелая работа — все время люди, ругань, нервы. Художник кивает, щурится, покуривая, на вид он сильный, мудрый, целеустремленный, и женщина ему доверяется… Короче — сходятся, художник поселяется у нее. Он водит женщину по ночным клубам, по выставкам, по своим богемным друзьям, и женщина сбивается с темпа, раз, другой не выходит на работу, ссорится с дочерью, которой новая жизнь матери кажется совершенно кошмарной, гибельной.

Концовку я еще не придумал, да и с деталями в уже написанном тексте есть большие проблемы. Подробностей оформления ИНН я не знаю (один раз заполнил анкету в этой налоговой конторе, через полтора месяца без осложнений получил похожее на почетную грамоту «Свидетельство»), с бытом такой вот женщины — тоже не знаком, и выдумать правдоподобно, как ее закадрил художник, не получается… Вообще я мало знаю людей, как пугливый зверек затаиваюсь, прячусь от жизни, а те крохи (темы), что все-таки меня достигают, пережевываю тщательно, переношу из вещи в вещь… Например, я долго не мог притронуться к переезду нашей семьи из столицы суверенной Тувы города Кызыла на русскую землю под старинный уездный Минусинск, но однажды решился и теперь вот не могу остановиться. Две большие повести на этой теме держатся, штук семь рассказов, даже статью для одного журнала написал об отъезде представителей «нетитульной» национальности из Тувы… Или еще тема-кроха: мой одноклассник Женька Данилов живет в Питере (куда мы с ним после школы смотались), занимается обувным бизнесом, по повадкам, речи, по внешнему виду сделался настоящим новым русским. Я съездил к нему раз, другой, когда уже учился в Литинституте, пригляделся, выцепил кой-какие штришки. И с тех пор он у меня почти в каждой вещи, только профиль бизнеса слегка изменяю — то обувь, то джинсы, то батончики шоколадные… Или армия! Это вообще золотая жила. Всегда можно вспомнить что-нибудь забавно-драматическое из своей службы и разукрасить этим очередной малодинамичный рассказ… Надо еще через что-то там в себе переступить и ввести тему единственной младшей сестры, которая вдруг взяла и умерла. Говорят, от сердечного приступа, в двадцать четыре года. Да, надо переступить и ввести — ведь у настоящего писателя всё должно идти в дело.

А профессии. С ними приходится мучиться больше всего.

Листая современные книги, журналы, я почти не нахожу героев с обычными, распространенными в нормальной жизни профессиями. Всё по-прежнему забивают обтекаемые интеллигентные люди, безденежные и несчастные, с универсальной, поистине трансцендентной профессией «инженер». Без всяких подробностей их инженерства. Лет двадцать назад такие инженеры потихоньку старели в несметных НИИ, а теперь их оттуда уволили… В самое последнее время робко начали появляться менеджеры, дилеры, сценаристы, пытающиеся писать сериалы. А сантехников, водителей общественного транспорта, продавца, механика днем с огнем не найдешь. Тем более нынешних сталеваров или комбайнеров. Судя по литературе, эти профессии исчезли бесследнее динозавров — даже костей не отыщешь…

Нет, наверняка кое-что останется. О сталеварах — пятиминутный эпизод из фильма «Весна на Заречной улице», а о комбайнерах — страшилка:

Двое влюбленных лежали во ржи,

Тихо комбайн стоял у межи,

Тихо завелся и тихо пошел,

Кто-то в буханке полпальца нашел.

А с другой стороны, как сегодняшнему писателю о них писать? Что писать? Откуда узнать подробности их работы, их отдыха и т. п.? Сегодня писатель прячется дома, крепко сидит за столом и рассказывает бумаге об изнуренном вселенскими вопросами интеллектуале или вспоминает еще и еще раз свои студенческие годы, надежды, первую любовь, трагическую разлуку по причине распределения и во второй части переносит героев в наше время — к разочарованию, беспросветной тоске, скучной (без деталей!) работе… Женщины-писательницы, мельком увидев на улице бомжа, любят сочинить о нем душераздирающую историю, а молодые авторы вполне органично создают персонажей не то что без профессий, но и без тел, физиологических потребностей, лиц, даже, бывает, без пола… Некоторая часть избирает иной путь — у них персонажи только и делают, что пьют (не закусывая и даже не запивая), потом долго смачно блюют, или беспрерывно ширяются всем подряд, или же безустанно сношаются. Ну и, естественно, не работают.

Сейчас писатели, кажется, больше всего на свете боятся занести в свои произведения то, что называется — бытовуха. А поход на работу — главный ее признак. Нет, нет, только не это! Лучше пофилософствовать, лучше обширять персонажа нечеловеческими дозами или влить в него пару литров водки и заставить что-нибудь рассказать… А когда у писателя начинает течь кран, он, скрепя сердце, вызывает по телефону сантехника, нервничает, если тот долго не появляется, а затем, скрестив на груди руки и зажав в одном из кулаков полтинник, наблюдает, как тот, шепотом поматериваясь, возится с этим краном, царапает разводным ключом недавно установленную мойку цвета «металлик». И пульсирует у писателя при этом одна и та же мысль: «Скорей бы ушел!.. Скорей бы сделал все и ушел!..»

Раньше, в самом начале, я писал про школьников и дворовых подростков, потом — про юношу, чувствующего, что надо взрослеть, но взрослеть не хотящего; позже, научившись пить водку, войдя в круг провинциальных богемщиков, стал описывать их и подобного себе полуалкаша-полутворческую личность. Затем убрал полутворческую личность, а алкоголь дополнил анашой. Поняв после первой книги, что надо сменить героя, сочинил ряд малоудачных вещей от третьего лица про крестьян и про горожан, вынужденных стать крестьянами, про старуху, ждущую смерти, про рабочего с завода железо-бетонных изделий (спасибо экскурсии на такой завод в десятом классе). Но писать не от «я» не особенно получалось, и я вынужден был вернуться к герою, что дал мне собственную площадочку в текущем литературном процессе. Написал огромную (потом, чтоб напечатали, пришлось сокращать вдвое) повесть о молодом неприкаянном человеке, живущем в маленьком сибирском городе, после нее — еще одну повесть, как этот человек пытается заработать денег… Теперь вот пишу про художника.