От Деникина пришло добро. Мамонтов велел передать Антонову, что главнокомандующий приказал снабдить зелёных партизан оружием и выделить аэроплан для проведения агитационных полётов над позициями красных войск. Антонов был необычайно доволен визитом своих эмиссаров к Мамонтову. Значит, успехи его партизанских отрядов признали даже бывшие царские генералы. Он приказал Митяю срочно изготовить листовки для передачи деникинцам. За младшим Антоновым дело не стало. Для него написать пропагандистский текст — одно удовольствие. И вот уже в Урюпинск, меняя в пути коней, помчался гонец с листовками. Политический совет Добровольческой армии текст листовки одобрил и приказал её размножить в армейской типографии.

В начале сентября над позициями красноармейцев, несказанно пугая их неизвестностью и непредсказуемостью действий, закружил белогвардейский аэроплан. Лишь не растерявшийся комиссар полка в одиночку из револьвера пулял в небо, то ли пытаясь подбодрить себя, то ли желая показать красноармейцам, что не так страшен аэроплан, как о нём вещают, то ли от безысходности. Пули, естественно, летели мимо, тем не менее, веселя укрывшихся в окопах солдат. И вдруг из-под небес на них посыпался дождь бумажных листовок. Поняв, что реальной опасности этот одинокий самолёт для них не представляет, красноармейцы выскочили из окопов и стали ловить бумажки. Тут же собирались в кружок вокруг одного грамотного, и тот начинал вслух читать:

"Братья красноармейцы!

Опомнитесь, с кем воюете Вы.

Это не банда, а восстание крестьян.

Мы для того восстали, чтобы освободить от коммуны граждан.

Красноармейцы, протягиваем вам братскую руку.

Давайте вместе вести борьбу.

Вместе сбросим эту муку.

И устроим по-хорошему жизнь свою.

Коммунисты-жиды нас стравили.

Мы друг друга убивать стали.

Эх! Сколько крови они нашей понапрасну пролили...

И мы им это прощаем.

Остановитесь. Остановитесь. Зачем братьев своих убиваем?

Мы хотим хорошую жизнь восстановить.

Нужда заставила нас воевать.

И вы, наши братья, решаетесь восстание подавить.

Братья, красноармейцы! Вы делайте наоборот.

Оружие сдавайте. Кто же ведь восстал — народ.

Так и Вы нам, партизанам, помогайте, не тушите.

Пусть пламя восстания горит ярче: народ восстал.

Спасать себя, этот пожар впереди жирную жизнь сулит.

Прекратится тогда надоедливая война, каждый из Вас за дело.

Все мы разойдёмся по своим домам.

Скоро опять промышленность разовьётся,

Ведь мешают этому коммунары, они озлобили крестьян,

Повыгребли у всех амбары.

Они поделали из народа партизан.

Вам надоело воевать.

Вас коммунисты мобилизовали, Вам оружие дали.

И на своих братьев воевать послали.

Кто сочувствует партизанам, ни разу в них не стрельнёт, а оружие им сдадут.

Кто стреляет, тот враг, тех партизаны побьют.

Да здравствует союз всех крестьян.

Да здравствуют наши братья красноармейцы,

Да здравствует вождь наш Антонов.

От автора: Красноармейцы, переписывайте и распространяйте среди товарищей наше воззвание к Вам.

С почтением, Молодой Лев".

Как ни пытались комиссары уничтожить все эти листки, сделать это было нереально: ведь и на следующий день над окопами красноармейцев летал этот же аэроплан с такими же листовками. Потом, впрочем, Мамонтову с Деникиным стало уже не до Антонова. Полёты агитсамолёта прекратились, но они сделали своё дело: попали на благодатную почву, лишили Красную Армию не одного бойца, да и Антонову помогли в увеличении боевого состава.

К Антонову привели тяжело дышащего, невысокого, коренастого крестьянина с бородой лопатой и лёгкой проседью.

— Кто таков? — поинтересовался Антонов.

— Говорит, из Островской волости... — начал было говорить бывший милиционер и водитель Антонова Редькин, но Антонов его прервал:

— Сам пусть говорит!

— Так, сход меня прислал. В село Луговой Дол прибыли продотрядовцы. Излишки требуют. Прослышали мы, что ты, Александр Степанович, с этими попрошайками крут на расправу. Умоляем, защити нас, — крестьянин едва не бросился на колени перед Антоновым, но Редькин вовремя успел удержать его.

— Не балуй, не балуй, мужик, чай не баре перед тобой, чтоб на колени бросаться, да шапку сымать.

— Прости, коли не так сделал, — тыльной стороной ладони крестьянин вытер выступивший на лбу пот. — Помоги, Александр Степаныч. А, не дай бог, у тебя будут худые времена, мы завсегда к твоим услугам.

— Сколько отсюда до твоего села?

— Вёрст сорок, не боле.

— А отряд какой?

— Не понял?

— Ну, сколько человек в продотряде?

— Кажись, и двух десятков не будет.

— Кажись или не будет?

— Прости, Степаныч, не больно силён в счёте я. Но отряд не так, чтоб велик.

Антонов задумался, прикидывая в уме расстояние, время и количество необходимых людей. Скрутил самокрутку. Затянулся пару раз.

— Добре, едем! Редькин, Санфирова ко мне!

— Слушаюсь!

— А ты, мужик, маленько отдохни, водицы попей. Поведёшь наш отряд.

— Так, завсегда готов, — мужик даже вытянулся в струнку перед Антоновым и облегчённо вздохнул.

Пока скакали к месту, мужик поведал Антонову, что из их села сделали, этот, как его, совхоз.

— Короче, записали нас в рабочий класс. Это нас-то, потомственных крестьян! Отобрали всю домашнюю живность. Спасибо, баб наших нам оставили. А то в других местах, говорят, и баб общими делают.

Антоновцы загоготали от этих слов.

— А чего вы ржёте? — обиделся мужик. — Вам гоготать, а мы не знаем, как нам быть? Вот, может, Александр Степаныч токмо и поможет.

— Хватит ржать! — поддержал мужика и Антонов. — Не боись! Приедем, разберёмся сначала с голодранцами из комбеда, а затем и с вашим этим совхозом... Тьфу, слово-то какое придумали.

— Так это, совместное хозяйство, говорят.

— А вы что-нибудь о Союзах трудового крестьянства слыхали?