На что мать Пьера заметила:

– Н-да, целое путешествие.

– Да. И не говорите. Видимо, так он там и работает, а как еще у них на северах до пациента доберешься?

Человек, о котором они говорили, в тот момент разговаривал с Пьером. Он был не в костюме, но поверх свитера с высоким воротом на нем был очень приличный пиджак.

– Ну, видимо, да, – согласилась мать Пьера, а мать Джонаса веско подтвердила:

– Да-да, а как же! – И у Мериэл сложилось впечатление, что они друг дружке все объяснили и достигли согласия – только вот в каком вопросе? О манере доктора одеваться?

Опустив взгляд, она увидела салфетки, сложенные вчетверо. Не такие большие, как обеденные, и не такие маленькие, как салфетки для коктейлей. Они были разложены перекрывающимися рядами, так что уголок каждой салфетки (украшенный вышитым на нем маленьким голубым, розовым или желтым цветочком) перекрывался уголком соседней. При этом уголки с вышитыми на них цветочками одного цвета друг друга не касались. Никто их не трогал, порядка не нарушал, а если трогали (она своими глазами видела, что несколько человек в комнате держат в руках салфетки), значит брали аккуратно, в конце ряда, чтобы порядок сохранялся.

В ходе заупокойной проповеди священник сравнил жизнь Джонаса в этом мире с жизнью младенца в утробе матери. Младенец, сказал он, ничего не знает ни о каком другом существовании, кроме жизни в теплой, темной, заполненной жидкостью пещере, и даже представления не имеет о великом и светлом мире, в который вскоре будет извержен. Вот и мы на Земле – хотя и имеем представление об ином мире, но совершенно не можем себе представить свет, в который войдем, пережив родовые муки смерти. Если бы младенцу кто-то сообщил, что с ним произойдет в близком будущем, разве не возникло бы у него недоверия, разве не было бы испуга? Мы точно так же по большей части, но нам не следует пугаться, потому что нам дана гарантия. И все равно наше слепое сознание не может вообразить, не может вместить в себя мысль о том, куда нам предстоит попасть. Младенец спеленат незнанием и верой в собственное бессловесное, беспомощное существо. Но мы – и не совсем несведущие, и в то же время не обладающие полнотой знания – должны следить за тем, чтобы всегда быть одетыми в броню веры, защищенными словом Божиим.

Мериэл посмотрела на священника, который с бокалом шерри в руках стоял в дверях, ведущих в коридор, и слушал жизнерадостную блондинку с высокой прической. Мериэл как-то не показалось, что они говорят о смертных муках или о том свете, что впереди. Интересно, что он сделает, если она подойдет и навяжет ему эту тему?

Но нет, на это ни у кого тут не хватит духа. Или дурных манер.

Вместо этого она перевела взгляд на Пьера и полярного доктора. Пьер что-то говорил с мальчишеским оживлением, каковое в последнее время за ним водилось не часто. Либо не часто проявлялось в присутствии Мериэл. Она занялась игрой, заключающейся в том, что надо представить, будто она видит его впервые в жизни. Что ж, у него курчавые, коротко стриженные, очень темные волосы, редеющие на висках, обнажая гладкую, цвета слоновой кости с золотым отливом кожу. У него широкие угловатые плечи, длинные стройные конечности и красивой лепки довольно маленькая голова. Он мило улыбается, но заговорщицкой улыбки от него не дождешься, а в последнее время, став учителем в заведении для мальчиков, он и вообще, похоже, утратил всякую веру в улыбку. На лбу укоренились малозаметные морщинки постоянного раздражения.

Ей подумалось об учительской вечеринке, которая происходила больше года назад, когда их посадили в разных концах комнаты и они оказались совершенно выключены из соседских разговоров. Она обошла комнату и, незаметно к нему подобравшись, заговорила с ним так, будто она незнакомка, осторожно затевающая флирт. Он улыбался, как улыбается сейчас, но не совсем – все же есть разница, когда ты на похоронах или когда тебя обольщает женщина; в общем, принял игру. Обмениваясь страстными взглядами, они беседовали о пустяках, потом не выдержали и расхохотались. Кто-то к ним подошел и сказал, что женатым собираться вместе и над всеми хихикать запрещается.

– А почему вы думаете, что мы действительно женаты? – сказал Пьер, хотя обычно на такого рода вечеринках бывал весьма осмотрителен.

Теперь же, на поминках, не имея в виду никаких подобных глупостей, она прошла через комнату к нему. Ей надо было ему напомнить, что им подходит время расставаться. Ему скоро ехать в гавань, чтобы не опоздать на паром, а ей на автобус и через всю Северную сторону в Линн-Вэлли. Они загодя договорились, чтобы она, воспользовавшись случаем, навестила женщину, которой так восхищалась ее мать, что даже дочь назвала в честь нее. Мериэл всегда называла ее тетей, хотя в родстве они не состояли. Тетя Мюриэл. (Написание своего имени Мериэл изменила, уже будучи студенткой.) Эта женщина, теперь пожилая, жила в Линн-Вэлли в доме престарелых, и Мериэл не навещала ее больше года. Туда слишком долго добираться, а они и так-то в Ванкувере бывают нечасто, к тому же атмосфера дома престарелых тяжела для детей, да и облик его обитателей их расстраивает. И не только детей: Пьера тоже, хотя он признавал это с неохотой. Вместо этого он начинал кипятиться, дознаваясь, какое все-таки отношение эта старуха имеет к Мериэл.

Ведь на самом-то деле она тебе никакая не тетя!

Вот Мериэл и решила съездить к ней одна. Объясняя свое решение, она сказала, что будет чувствовать себя виноватой, если не съездит, когда подвернулся такой случай. Кроме того, хотя она никогда бы в этом не призналась, но она просто истомилась, до чего ждала момента, когда можно будет хоть ненадолго оторваться от семьи.

– Может, я отвезу тебя? – предложил Пьер. – Один бог знает, сколько тебе придется ждать автобуса.

– Не получится, – сказала она. – Опоздаешь на паром. – И она напомнила ему об их договоренности с няней.

– Что ж, ты права, – согласился он.

Мужчина, с которым он разговаривал, тот самый полярный доктор, вынужденно слушал этот разговор, а потом неожиданно предложил:

– А давайте я вас отвезу.

– Так вы же вроде прилетели на самолете, – сказала Мериэл сразу после того, как Пьер ее представил:

– Это моя жена, извините. Мериэл.

Доктор представился именем, которое она даже не расслышала.

– Да ведь не так-то просто посадить самолет на склон горы Холиберн, – сказал он. – Поэтому я оставил его в аэропорту и взял напрокат машину.

Некоторое навязывание им своей любезности заставило Мериэл решить, что она, видимо, вела себя вызывающе. С ней это постоянно: то она ведет себя слишком смело, то слишком робко.

– А вам действительно нетрудно? – поднял брови Пьер. – И есть время?

Врач бросил на Мериэл внимательный взгляд. Его взгляд не был непристойным – он не был ни вызывающим, ни лукавым, оценивающим он тоже не был. Но и почтительным его было бы не назвать.

– Да-да, конечно, – сказал он.