В европейских, а также американских газетных статьях, фильмах и исторических книгах нам, как правило, дают довольно упрощенное изображение ситуации в Европе в конце Второй мировой войны. В этой версии рисуется картина, в которой американцы больше всего стремились к тому, чтобы поскорей отправиться домой, по другую сторону Атлантики, с освобожденного континента, подобно тому, как в старых вестернах, где герой, сидя в седле с непроницаемым видом, не обращая внимания на восхищенные взгляды местных жителей, медленно выезжает из поселка, который он только что избавил от всевозможных злоумышленников. Подразумевается, что этот привлекательный сценарий не мог стать реальностью по вине гадких Советов, которые якобы непременно немедленно воспользовались бы выводом американских войск, чтобы безжалостно подчинить себе всю Западную Европу. Эта история – сказки, типичная для эпохи холодной войны. Историческая правда на самом деле очень сильно от нее отличается. Интригующая тема роли русских и американцев в Европе после мая 1945 года на самом деле выходит за рамки исследования Второй мировой войны. Тем не менее необходимо обратиться к вопросу послевоенного устройства Германии, потому что после окончания военных действий было необходимо «свести счеты» со страной, начавшей войну, и это оказалось сложной и запутанной задачей. Важные события, которые произошли между Рейном и Одером в первые месяцы и годы после мая 1945 года, события, в которых американцы и русские были так тесно вовлечены, заслуживают – и даже требуют – отображения и краткой интерпретации в рамках данного исследования. Начнем с изучения позиции Москвы.

Послевоенная политика Советов была направлена на воссоздание единого немецкого государства по той простой причине, что они могли получить гораздо больше преимуществ от такого положения вещей, чем от раздела Германии. От побежденного немецкого врага Москва в качестве одного из победителей ожидала две очень важные уступки, которые были достаточно разумными и были одобрены, по крайней мере в принципе, их американскими и британскими союзниками на Ялтинской конференции: во-первых, значительные репарационные платежи, а во-вторых, гарантии безопасности со стороны потенциально реваншистского послевоенного немецкого государства. Репарации и безопасность были чрезвычайно важны для того, чтобы СССР смог восстановить свою экономику и, в частности, для построения социалистического общества на советской земле без вмешательства извне. Строительство «социализма в одной стране» было задачей, которую Сталин всегда считал гораздо более важной, чем разжигание красных революций в других странах мира, альтернативой коммунистической стратегии, главным героем которой был соперник и враг Сталина – Троцкий. Реализация этих советских планов зависела в большой степени от существования единого германского государства, процветающего в достаточной степени для того, чтобы позволить себе огромные репарационные платежи418. Такое немецкое государство, однако, неизбежно было бы также достаточно мощным, так что его нужно было принудить выполнять свои обязательства совместными усилиями всех союзников-победителей.

Для Советов имело сравнительно мало значения то, как будет выглядеть послеевоенное немецкое государство. Они, безусловно, не ожидали, что это будет коммунистическая страна, потому что слишком хорошо понимали, что продвижение такого варианта было верным рецептом для конфликта с американцами и англичанами. (Сталин пытался однажды успокоить своих западных партнеров в этом отношении саркастическим замечанием, что «коммунизм подходит Германии, как седло свиноматке».) Советы фактически рассчитывали на новоую версию Веймарской республики, которая в западном стиле была бы парламентской демократией, приемлемой для Вашингтона и Лондона. Москва горячо желала продолжения сотрудничества с американцами и англичанами в течение как можно более долгого времени, так как только такое союзническое сотрудничество могло гарантировать, что новая Германия будет платить репарации и не будет представлять собой угрозу для Советского Союза. Таким образом, Советы желали единую и демократическую послевоенную Германию потому, что это было самым выгодным вариантом для них. Вот причина того, почему Советский Союз последовательно выступал против раскола Германии с самого начала и вплоть до самой середины 1950-х годов419. Советские планы в отношении Германии были вовсе не необоснованными, и большинство компонентов этих планов уже были одобрены западными союзниками в Ялте и в других местах. Однако теперь американцы отказались принять их, потому что после поражения Германии они рассматривали ситуацию в совершенно другом свете. От создания единого послевоенного германского государства Соединенные Штаты могли бы получить преимущества только в том случае, если бы они сами стали доминировать в этой Германии политически и экономически. Когда стало очевидно, что эта цель не может быть достигнута даже средствами агрессивной «ядерной дипломатии» Трумэна, в Вашингтоне поняли, что было более выгодным сохранение существующего разделения Германии на якобы временные оккупационные зоны420. Американская политика в отношении Германии определялась прежде всего экономическими факторами. Для того, чтобы избежать нового экономического кризиса у себя дома, Вашингтон стремился открыть мировые рынки для экспортной продукции американской промышленности. Поэтому им было необходимо принятие принципа «открытых дверей» предпочтительно по всему миру, но уж, по крайней мере, в тех странах, которые в результате войны оказались в американской сфере влияния. Лидеры США были настроены решительно на то, чтобы, в частности, Германия стала доступной в качестве рынка для американских промышленных товаров, тем более что предстоящее экономическое восстановление этой страны обещало стать настоящей «золотой лихорадкой». Кстати, после войны американские промышленные лидеры разыскивали по всему земному шару не только новые рынки для своей продукции, но также новые возможности инвестировать огромные прибыли, полученные ими во время войны. Для американского инвестиционного капитала Германия в то время тоже выглядела землей обетованной, тевтонским Эльдорадо, изобилующим возможностями для получения прибыли421.

Для этого срочно требовалось интегрировать Германию в новый «халлианский» экономический мировой порядок, сутью которого была свободная торговля. Однако такая схема не укладывалась в планы Советов, которые ожидали реализации соглашений, заключенных в Ялте, подразумевающих, что экономический потенциал новой Германии будет в первую очередь направлен на осуществление их интересов в виде репарационных платежей, поскольку именно их страна внесла такой огромный вклад в достижение окончательной победы и так сильно пострадала от агрессии нацистов. Вряд ли стоит удивляться, что президент Трумэн проявил себя гораздо более чувствительным к пожеланиям американской промышленности, чем к потребностям СССР, независимо от того, насколько они были законны. Если Германия стала бы платить репарации в пользу СССР в течение неограниченного периода времени, вряд ли было бы возможным для американских экспортеров и инвесторов поучаствовать в прибыльном бизнесе, который в их нетерпеливых умах был связан с предстоящей реконструкцией Германии; более того, они могли даже частично или полностью потерять право пользования собственными активами в Германии. Эти активы уже были огромными до войны, а во время войны они еще и значительно выросли, относительно мало пострадав за это время. Большинство немецких филиалов американских корпораций вышли из войны практически неповрежденными и были в состоянии продолжать производство сразу по окончании военных действий или возобновить его в ближайшее время422. В 1945 году американские корпорации обладали в Германии большими активами, чем когда-либо прежде, и они с нетерпением ждали того, чтобы получить еще большие, возможно, беспрецедентные прибыли от предстоявшей реконструкции этой страны. (Они оказались правы: уже к концу 1946 года IBM в Германии, например, будет оцениваться более чем в 56 миллионов рейхсмарок, в то время как ее прибыль дойдет до 7,5 млн. рейхсмарок.)423 Однако, если исходить из согласованной программы репарационных платежей, эта прибыль вполне могла стать частью погашения Германией своего огромного военного долга по отношению к Советскому Союзу. В Рюссельсхайме, например, руководство Opel в течение долгого времени после капитуляции Германии опасалось, что их компании придется внести свой вклад в репарационные платежи424. И IBM, которая под властью нацистов получила фантастические прибыли от лжи о том, что Dehomag был немецкой фирмой, теперь была крайне обеспокоена тем, что ее немецкий филиал может считаться вражеской собственностью и, следовательно, использоваться для возмещения ущерба военных лет. «IBM очень хотела быть исключенной [из репараций], – пишет Эдвин Блэк, – и поэтому корпорация начала действовать так, чтобы вывести свой завод-филиал из “сферы виновности” и не попасть в кандидаты среди тех, на кого будет возложено возмещение ущерба»425.