Германской индустрией руководит новое поколение. Эти люди в период своего формирования пережили опыт, который, несмотря на весь свой ужас, преподал им тяжелый объективный урок. Этот опыт научил их не поддаваться политическим двусмысленностям, демагогии и нетерпимости. Их опыт образует ценное наследие, которое не забывается, когда размышляют о событиях прошлого, об ошибках и неудачах, которые помнит прежнее поколение.

Молодые промышленники Германии честно стараются идти в ногу с современным миром, как мы его представляем. Они надеются на Европейскую Федерацию, а не вспоминают с тоской империализм и нацизм. Было бы грубой ошибкой применять к ним бессмысленные штампы вроде «история повторяется» и «они снова это проделают». Мир на земле во многом зависит от понимания тех сил, которые действуют в Германии и которые предсказывают лучшее будущее.

Насколько я мог заметить, новое поколение германских промышленников надеется на объединение всех стран Европы ради великой, искупительной идеи. Страстная надежда на новую объединенную Европу, вдохновляющая молодых немцев во всех сферах жизни, обеспечивает позитивный ответ на деструктивные опасения, что возрождение Германии может стать прелюдией к новой войне.

Приведенные в этом обозрении факты показывают, что большую часть лидеров германской промышленности скорее можно обвинить в преступном попустительстве, чем в сознательном пособничестве преступлениям Гитлера. Воистину, дорога в ад вымощена благими намерениями!

Пребывая в самодовольной уверенности, что уж мыто самоотверженно боролись бы с бесчеловечным режимом, случись такое в нашей стране, мы позволяем себе возложить моральную вину на тех промышленников, что помогали Гитлеру или проявили недостаток твердости, чтобы противостоять ему, когда это было еще возможно. Однако упомянутые здесь факты не дают нам права утверждать, что германские промышленники сознательно и намеренно помогали Гитлеру захватить власть; что они видели в Гитлере нового Железного канцлера, который разгромит профсоюзы; что германские короли железа и стали жаждали войны и вступили в сговор с Гитлером с целью ее развязывания и что они не сопротивлялись произволу нацистов.

Не будет лишним еще и еще раз напомнить, что в 1932–1933 годах заявления и действия Гитлера сильно отличались от тех, которые он высказывал и осуществлял в 1934 году, после путча Рёма и особенно после кончины Гинденбурга, не говоря уже о злосчастном правлении фюрера. Мало кто из исторических личностей мог сравниться с Гитлером в его способности столь коварно и виртуозно обмануть стольких людей и направить добрые намерения по «худой дорожке».

Как нам, американцам, относиться к стране, с которой мы дважды сходились в смертельной борьбе, но которой удалось дважды возродиться из пепла? Как оценивать германскую индустрию и ее лидеров?

Прежде чем ответить на эти вопросы, следует назвать препятствия, стоящие на пути к искреннему примирению Соединенных Штатов с Западной Германией. Эти препятствия можно обозначить следующим образом:

различные подходы к оценке действий немцев и к политике других стран Запада;

ложное представление о том, что до падения кайзеровской империи в 1918 году Германия совершенно не знала демократии;

акцент на преступлениях Германии в прошлом вместо привлечения внимания к ее взглядам на будущее, внушающим оптимизм;

непонимание страхов и сомнений немцев.

Мерила оценки Германии, применяемые самозваными борцами против третьей мировой войны и им подобными, настолько отличаются от тех, с помощью которых оценивают другие страны, что по сравнению с предполагаемой угрозой, исходящей от Германии, опасность коммунизма представляется ничтожной. То, что в некоторых странах проявление патриотизма считается достойным восхищения, в Германии воспринимается как опасное доказательство национализма. Антикоммунистов называют фашистами. Правые партии, которые где-то именуются «консервативными», на немецкой почве становятся «националистическими». Производство оружия, химических и взрывчатых веществ фирмами «Дюпон», «Ремингтон Армс», «Шнейдер-Креозотс», «Виккерс энд Армстронгс» и «Империал Кемикал Индастриз» удостаивается одобрения и похвал. Когда же изучением химии занимаются немецкие ученые, все кричат, что «проклятые химики» снова приступили к работе!

Почему стало возможным применение этих двойных стандартов? Если мы возьмем на себя труд обернуться назад, во времена Первой мировой войны, то обнаружим, что лорд Нортклиф, бесспорно талантливый пропагандист своего времени, в 1915 году ввел стереотип, которому с тех пор бездумно следовали многие публицисты. Вот что он утверждал: характер и духовные особенности немцев таковы, что Германия никогда не станет истинно демократическим государством; Германия столь долго шла путем абсолютизма и военной агрессии, что ей никогда – во всяком случае, на протяжении ближайших десятков лет – не убедить всех в своем искреннем намерении принять демократию. Более того, до 1918 года Германия попросту не имела ни малейшего понятия о демократии.

А что же говорят нам исторические факты?

В 1871 году Германский рейх был конституционной монархией, подобной, в частности, Бельгии, Италии и Австро-Венгрии. Она была гораздо более демократичной, чем русский царский режим, в союзе с которым Запад сражался против Германии в Первой мировой войне.

Реформа барона фон Штейна 1808 года предоставила германским городам обширные права самоуправления, которые действовали до 1933 года. Земли, в то время бывшие самостоятельными королевствами, представляли собой конституционные монархии с тех пор, как демократическое движение 1848 года подарило американскому народу Карла Шурца. Ганзейские города Гамбург, Бремен и Любек веками имели демократическую конституцию. В рейхстаге и в рейхсрате, то есть в парламенте земли, они имели статус городов-государств, как и другие 19 государств, в которых правили короли, принцы, великие герцоги и другие наследные властители. Все правители, от короля Пруссии (который одновременно являлся императором Германии) до принца маленького городка Липе, имели свои законодательные органы.

Волевым и энергичным президентам Америки случалось иметь слабых премьер-министров. Точно так же и в Германии властный князь Отто фон Бисмарк, прозванный Железным канцлером, был более убедительным статс-секретарем своего монарха в обращении с рейхстагом, чем Теобальд фон Бетман-Голльвег или граф Георг фон Хертлинг. Но даже Бисмарк действовал лишь в рамках конституции. В течение 20 лет он вел жесткую борьбу с рейхстагом империи, обязанной своим появлением и его усилиям. За этими ожесточенными идеологическими дискуссиями пристально следила германская нация. Даже сегодня мир помнит имена Людвига Виндтхорста, Августа Бебеля, Рудольфа Вирхова, Фридриха Даниэля Бассермана и Вильгельма Либкнехта благодаря тому, что они блестяще отбивали нападки Отто фон Бисмарка.

В Южной Германии имелись такие же признаки демократии, как в Дании, Норвегии, Швеции или Голландии. Вместе с тем Пруссия была известна как строго регламентированное государство, государство закона и порядка, чья бюрократия славилась своей компетентностью и отсутствием коррупции, а граждане воспитывались в духе железной дисциплины. Но при этом Пруссия была и колыбелью сильной социал-демократической партии, выдающиеся представители которой становились депутатами рейхстага и прусского парламента.