Исправлять ситуацию кинулся Архелай и при личной встрече с Митридатом убедил царя принять римские условия. Однако ещё Плутарх подметил, что главной причиной царского согласия был Фимбрия, который разгромил понтийские войска и двинулся против самого Митридата. Тем самым сыграв на руку Сулле. В итоге Евпатор предпочёл согласиться на условия проконсула, поскольку в этот момент именно он представлял более весомую силу. Да и Архелай необдуманным выводом гарнизонов из городов и крепостей немало поспособствовал сложившейся ситуации.

Судьбоносная встреча произошла в Дардане, неподалёку от легендарной Трои, недавно разорённой легионерами Фимбрии. Царь Понта прибыл в сопровождении двухсот военных кораблей и целой армии, состоявшей из 20 000 гоплитов, 6000 всадников и большого числа боевых колесниц. Отряд, с которым пришёл проконсул, был значительно меньше, но Суллу это не смущало, и подвоха он не опасался, поскольку царю мир был нужен так же, как и ему самому. Армия Фимбрии по-прежнему находилась в Малой Азии.

Они впервые встретились лицом к лицу – утончённый римский аристократ, который на полях сражений сломил военную мощь Понта, и Новый Дионис, который слишком рано уверовал в свою победу и в итоге потерпел полный крах. Блестели на солнце золотые орлы римских легионов, порывы ветра развевали царский штандарт Митридата с полумесяцем и звездой. Тысячи людей на равнине застыли в ожидании, потому что в этот момент решались не только их судьбы, но и судьбы многих народов. По сравнению с гигантом Митридатом, который сверкал золотом доспехов, Сулла выглядел скромно, но держался с исключительным достоинством и надменностью победителя. Когда же царь протянул ему руку, то проконсул демонстративно сложил свои за спиной и, обратившись к Митридату, задал один-единственный вопрос: примет ли он мир на условиях, которые обговорили с Архелаем? И поскольку Евпатор продолжал молчать, то Сулла срезал его одной-единственной фразой: «Просители говорят первыми – молчать могут победители» (Плутарх). После этого диалог стал развиваться по всем правилам ораторского искусства, царь оправдывался, а Сулла обвинял, но это была риторика и не более того. Когда же проконсул повторил вопрос по поводу мирных условий, то Митридат ответил согласием, и тогда довольный Сулла обнял его и расцеловал.

Всё остальное обговорили достаточно быстро. Сулла, призвав Никомеда Вифинского и Ариобарзана Каппадокийского, замирил их с Митридатом, а затем состоялась и передача боевых кораблей, которые проконсул забирал с собой, намереваясь использовать для переправы в Италию. Но было ещё одно условие, которое выдвинул Митридат и которое Сулла принял. Правда, неясно, было ли оно оговорено заранее или царь озвучил его в Дардане: «Римляне же не должны чинить никакого вреда городам за то, что те отложились к Митридату» (Мемнон). Это довольно серьёзный пункт и по большому счёту он означал только одно – римские легионы лишались добычи в Малой Азии, поскольку Митридата там поддержали практически все! Был ли Сулла искренен, когда принимал это решение, или изначально сознательно шёл на обман, мы никогда не узнаем, но он эту оговорку царя принял. После этого Митридат отплыл в Понт, а Сулла отправился к легионам, где и обнаружил, что в войсках зреет недовольство.

Оно было вызвано не чем иным, как мирным договором, поскольку воины считали, что царь, запятнавший себя римской кровью, не понёс заслуженного наказания. Но всё же главная причина крылась в том, что легионеры чувствовали себя обделёнными, поскольку вторжение в богатый Понт не состоялась, и им не удалось поживиться богатой добычей. Но хитрый демагог Сулла ловко извернулся, заявив войскам, что если бы он не заключил мир, то Митридат объединился с Фимбрией, и тогда пришлось бы воевать сразу с двумя вражескими армиями. А в данных условиях это невозможно. Легионы согласились с доводами полководца, и когда он повёл их в поход против Фимбрии, то не возникло никаких недоразумений.

Обе армии встали лагерями друг против друга около города Фиатиры, но Сулла в бой вступать не спешил, выжидая, как дальше будут развиваться события. И он не ошибся в своих прогнозах. Из лагеря противника началось массовое дезертирство, а когда Фимбрия подошёл к частоколу и стал вызывать Луция Корнелия для личной встречи, проконсул ему отказал. Понимая, что для него всё кончено, смутьян и убийца уехал в Пергам, где и бросился на меч. Но поскольку удар не получился, то бывший командующий велел рабу добить себя. Вряд ли кто сокрушался по поводу его смерти, поскольку Аппиан очень чётко отразил ходившие тогда настроения: «Так умер и Фимбрия, причинивший много зла Азии при Митридате». Что же касается его легионов, то Сулла принял их под своё командование, а когда отправился сражаться в Италию, то оставил эти ненадежные войска в Малой Азии. Эти легионеры получат известность под именем фимбрианцев. Покончив со всеми делами, Сулла написал подробный доклад сенату, где отчитался в своих действиях, и при этом сделал вид, что на родине он не является врагом государства. Первая война Митридата с Римом закончилась.

* * *

Затем началась расправа. Обещание Суллы не наказывать города, которые отложились от Рима и перешли на сторону Митридата, оказалось пустым сотрясением воздуха. Легионы были очень недовольны Дарданским миром, и накануне похода в Италию проконсул не мог оставить своих солдат без добычи. В итоге за грехи понтийского царя расплатились его союзники. На этом заострил внимание Мемнон. Историк рассказывал о том, как Сулла нарушил договор с Митридатом и нарушил устный договор: «Однако это последнее произошло не по соглашению; ведь впоследствии римляне поработили многие из этих городов». Проконсул железной рукой наводил порядок в Малой Азии. Жителям Хиоса, Родоса, Ликии и других городов и областей, которые сохранили верность Риму, он предоставил свободу, даровав титул друзей и союзников римского народа. Зато остальные…

«Азию же Сулла покарал общим штрафом в двадцать тысяч талантов, а кроме того, наглым вымогательством размещенных на постой солдат разорил чуть не каждый частный дом. Было указано, что домохозяин обязан ежедневно выдавать своему постояльцу по четыре тетрадрахмы и кормить обедом его самого и его друзей, сколько бы тому ни вздумалось привести, а центурион получал пятьдесят драхм в день и одежду – отдельно для дома и для улицы» (Плутарх). То был беззастенчивый грабёж, официально прикрытый проконсулом, но всё же это было не самое страшное. Кошмар начался, когда стали взимать штраф – римские когорты входили в города и начинали чинить насилия над жителями до тех пор, пока они не вносили нужную сумму. А поскольку денег после нескольких лет войны не было, то гражданам пришлось обращаться к тем, кто от сотворения мира наживался на людских бедах и несчастьях – ростовщикам.

Словно вороньё слетелось это алчное племя в Малую Азию, и в регионе начался полный беспредел. В страхе перед римлянами городские общины шли на любые условия, лишь бы выручить нужную сумму денег и уплатить грозному проконсулу. Деньги давались под огромные проценты, и доходило до того, что неплатёжеспособные города стали закладывать общественные здания – театры, гимнасии, гавани и даже городские стены. «Так были собраны и доставлены Сулле деньги, и несчастьями была исполнена Азия до предела» (Аппиан). По городам, которые поддержали Митридата, прокатилась волна репрессий, были наказаны не только отдельные граждане, но население целиком. Эфес, где в своё время восторженно встречали нового Диониса, пострадал особенно сильно. По свидетельству Аппиана, «стены многих городов были снесены, и жители Азии в большом количестве были проданы в рабство, а их страны разграблены».