В Риме этот жест Сулла оценил по достоинству. Поэтому диктатор пресек на корню попытку начать новую войну с Митридатом. Ведь он лично заключил с царем договор о мире. Да и ввязываться в большую войну на востоке Луций Корнелий не считал своевременным, ему в Италии хватало проблем. В Малую Азию был направлен представитель Суллы Авл Габиний, который устроил Мурене жестокую выволочку и передал строгий приказ не воевать с Митридатом.

Габиний имел также поручение урегулировать отношения между Ариобарзаном и Евпатором, который вопреки всем договорённостям продолжал удерживать за собой ряд каппадокийских территорий. Но Митридат снова блеснул дипломатическим талантом и повёл дело так, что сосватал за Ариобарзана свою четырёхлетнюю дочь. И на этом основании не только оставил за собой все спорные территории, но даже приобрел новые. Урегулирование конфликта отпраздновали шумными празднествами и пирами, вино лилось рекой, и понтийский царь веселился от души: «Угощал всех и назначал всем денежные награды за лучшие тосты, угощения, шутки и песни, как он это обыкновенно делал» (Аппиан).

Повод для веселья у Митридата был. Враг разгромлен наголову и не сможет больше тревожить границы его царства. К тому же эту победу одержал лично Митридат. Легат Мурена в прошлой войне был правой рукой Суллы, и это ещё больше льстило самолюбию понтийского царя. Ариобарзан тоже был весел. Пусть он и потерял часть своих земель, зато породнившись с грозным соседом, хоть на какое-то время обретал спокойствие и мог отдохнуть от разных напастей. Только римский посланник Авл Габиний был мрачен, ничего не ел и не пил. Вполне возможно, что увидев всё на месте и поближе познакомившись с Митридатом, он осознал, что новая война не за горами. Наблюдая за понтийским царём, Габиний понимал, какие беды грозят республике в будущем.

Так закончилась вторая война Митридата с Римом.

* * *

Сразу после победы, как только его войска очистили от солдат Мурены Каппадокию, Митридат решил принести благодарственную жертву Зевсу-Воителю. Причём сделать это по древнему ритуалу своих предков Ахеменидов. По обряду, который давным-давно происходил в столице Кира Великого – Пасаргадах. Этим Митридат показывал миру, что отныне он не просто эллинистический просвещённый монарх, Новый Дионис, а грозный властелин Азии, наследник могучих персидских царей-воителей, создавших мировую империю. Именно это и имел в виду Аппиан, когда отмечал, что «Митридат совершал это жертвоприношение по отеческому обычаю».

Взяв в руки охапку дров, победоносный царь первым поднялся по склону высокой горы на вершину и сложил свою ношу в основание костра. За ним тянулись длинной вереницей его воины, которые мужеством своим превзошли непобедимые легионы и одержали победу в жестокой битве. Каждый из них нёс с собой дерево для жертвенного костра, и рукотворная деревянная гора становилась всё выше и выше. Внизу, на равнине, для победителей готовилось жертвенное угощение из хлеба и приправ, которым Митридат, по персидским обычаям, должен был угостить своих солдат.

Когда гора из дерева достигла гигантских размеров, на самую её вершину возложили мёд, масло, молоко и вино, а царь, потомок великих Ахеменидов, приняв из рук слуги зажжённый факел, замер на краю обрыва, наслаждаясь торжественностью момента. Стоявшим на равнине войскам была ясно видна исполинская фигура Митридата, которая чётко выделялась на фоне темнеющего вечернего неба. Затем Евпатор сделал несколько шагов вперёд и поднёс огонь к жертвенному костру. Пока царь-победитель спускался с вершины, костёр разгорался всё сильней и сильней, огонь всё больше охватывал деревянную гору. А над равниной, словно рокот прибоя, катился боевой клич армии Понта, которая приветствовала своего героя.

Наконец огонь охватил всю деревянную пирамиду целиком, и гигантское пламя вырвалось наружу, взметнувшись к чёрному, усеянному мириадами звёзд небу. Стоявшим внизу людям казалось, вся Азия видит этот символ победы Митридата над ненавистным Римом. Огромный огненный столб, устремлённый в черное небо Анатолии, вселял надежду в сердца десятков тысяч людей, угнетённых и раздавленных чужой злобной волей, он дарил им надежду на грядущее освобождение. А для римлян это гигантское пламя, метавшееся в ночи, было грозным предупреждением – Митридат жив, Митридат непобедим и рано или поздно, но он заставит сыновей волчицы ответить за всё содеянное ими зло.

* * *

«Этот горящий костер, вследствие своей величины, виден плывущим издали на расстоянии тысячи стадий, и говорят, что приблизиться сюда в течение многих дней невозможно: так раскален воздух» (Аппиан).

Получив оплеуху от Митридата в виде разгрома Мурены, отцы-сенаторы задумались – как же им поступить в данной ситуации, чтобы сохранить лицо? Ничего умнее не придумали, как сделать вид, что ничего не произошло. Словно никогда не были разгромлены на берегах Галиса в Малой Азии два римских легиона. И чтобы пресечь все толки, неудачнику Мурене предоставили право на триумф. Очевидно, понтийский царь только посмеялся, узнав о выдумке сенаторов. Но долго смеяться у него тоже времени не было, поскольку дел накопилось невпроворот. На повестке дня встал вопрос о походе на Боспор Киммерийский.

Заниматься делами Северного Причерноморья раньше Митридат не мог, поскольку был вынужден воевать с Муреной. Но теперь экспедицию в Пантикапей Евпатор возглавил лично. Быстро замирив Боспор, царь оставил там правителем своего сына Махара, надеясь, что тот серьёзно займётся укреплением позиций Понта в регионе. Затем Митридат повел войска против воинственного племени ахейцев, проживающего у границ Колхиды, и несколько месяцев вёл против них боевые действия. Однако время для похода было выбрано неудачно. Стояла очень холодная зима, и войска несли большие потери как от обморожения, так и от постоянных засад, которые устраивал хорошо приспособленный к местным условиям противник. Видя, что сил у него недостаточно, царь счёл за лучшее вернуться в Понт, поскольку потерял уже две трети личного состава армии.

Оттуда он спешно направил посольство в Рим, надеясь всё же подписать этот злосчастный Дарданский договор, чтобы в дальнейшем не возникало инцидентов, подобных тому, который организовал Мурена. Но словно какое-то заклятие лежало на этом мирном соглашении. Едва уполномоченные Митридата прибыли в Рим, как с удивлением обнаружили, что там уже околачивается посольство из Каппадокии. Это Ариобарзан отправил своих доверенных с кляузой на будущего тестя, жалуясь, что большую часть его страны занимают понтийские гарнизоны. Аппиан пишет, что неизвестно, сделал ли это Ариобарзан «по собственному ли почину или по чьим-либо настояниям». На мой взгляд, если исходить из свойств характера правителя Каппадокии, вряд ли он додумался до этого сам.

Но как бы там ни было, а вместо утверждения договора понтийские послы отправились назад, неся своему царю послание сената и Суллы – Каппадокию отдать законному царю! Митридат мог только руками развести – посылал посольство по одному поводу, а они опять привезли не тот ответ, который ему нужен. Что же касается вывода понтийских гарнизонов из Каппадокии, то царь даже не огорчился. Сколько раз он занимал и оставлял эту страну, что разом больше или разом меньше уже не имело для него значения. Надо будет, понтийцы вернутся опять. Митридат хорошо изучил Ариобарзана и прекрасно понимал, что как только понтийские фаланги снова вступят в Каппадокию, то его будущий зять быстро убежит подальше из района боевых действий. А раз царя в стране нет, то и организованного сопротивления не будет и Каппадокия, как спелое яблоко, снова упадёт в руки Евпатора.