достали они нас, — после недолгого раздумья выдал дядька.

— Не откажусь, — не сказать, чтобы расстроился я.

— Да ясно, что не откажешься, — ржанул дядька. — Но мы в Пажитном — не ворюги! — важно заявил он. — А ты несун? — прищурился он на меня.

— Да ни разу с работы ни гайки не вынес! — возмутился я, но потом до меня дошло. — Ну да, бываю в городах.

— Добро. Поле дальнее, справишься — рассчитаемся.

— А как определим, что справлюсь? Сколько там этих мокриц? И гнездовье какое есть? — уточнил я.

— Гнездовье, скажешь тоже, — фыркнул дядька. — Сколько там тварей, Микитка? — поинтересовался он у мента.

— Пара десятков где-то, Сидор Сидорович, — доложил Микитка-мент.

— Ну вот, — обратился ко мне Сидорыч, — притащишь два десятка тушек… хотя они здоровые, твари… Два десятка бошек ихних — дело сделано. Меньше принесёшь — посмотрим, посчитаем. Больше — жоп подкину.

— Ну, наверное, нормально. Я — Георгий, — представился я.

— Кто я — слышал. Всё, дела у меня, — оповестил Сидорыч, утопав в сельсовет.

— Понял? — вызывающе осведомился Микитка. — Сейчас к полю отведу. Подмоги не жди, сам справляйся, техна-а-арь, — ухмыльнулся он.

Ну и хрен бы с ним — с сельсоветным Сидорычем договорились, а что мент кривляется — так менты вроде такими и были, если страшным сказкам верить.

Дошли до поля, в полукилометре от Пажитного. Огороженного плетёной металлической сеткой, местами прогнутой до земли. Полного растущей раскидистой репы, но с явно потравленной ботвой.

— Разбирайся, гы-гы-гы! — загоготал Микитка, и потопал к городу.

— И разберусь, — себе под нос посулил я, думая об этом “милиционере” плохое и, причем, много.

Вошёл в калитку, подумал и снял с плеча карабин. И пошёл искать мокриц. Вскоре нашёл, передёрнулся — противные, сволочи! Огромные, грязно-белесоватые, ботву жрут. Метра два с лишним длиной, сантиметров тридцать толщиной твари!

Пальнул в одну, разворотив жирное тело. А вторая тварь свернулась в колесо-спираль и покатила ко мне, блин! Ну да ладно, выстрелил и… рикошет! И третья пуля на щитки этакого противного колеса никакого впечатления не произвела! А четвёртого выстрела я сделать не успел: мокрица меня просто подкинула, сбив с ног!

— Женщина лёгкого поведения-а-а-а! — охарактеризовал я, в полёте над репой, своё отношение к сволочной гусенице. А, затем, шмякнувшись в ботву, снял с пояса СЛУшку. — Ну всё. Звиздец тебе, сволочь такая! — посулил я катящейся ко мне гадине.

И прибил. Правда изгваздался в дряни из твари, несколько раз чувствительно от неё получил — так-то вроде и увернуться можно, но ботва репы вокруг, не повернёшься толком, запутаешься. И эту мокрицу злостную СЛУшка, в виброрежиме, брала с трудом! А та еще своим содержимым брызгала!

— Кажется я понял, чему это противный Микитка ухмылялся, — озвучил я, после откочеврыживания противных мокричьих бошек. — Пули тварей толком не берут. Хотя, если бы брали, местные сами бы справились, мне не предлагая.

Но двадцать штук… они мне что-нибудь нужное сломают! У меня от одной-то мокрицы ноги болят! А если бы были сразу две — забодали бы! А быть забоданным мокрицами — недостойно советского человека. К тому же долго — я на одну мокрицу почти час убил, а надо их ещё восемнадцать…

Хотя, прикинул я. Я же не один. И Света помочь сможет — не откажется, думаю. А на пару мы этих мокриц быстро уделаем. А откажется — выскажу всё, что думаю, лентяйке. И сам справлюсь, рассуждал я, топая к стоянке. Так-то из деревни её черта с два заметят, по пути прикинул я.

Глава 25. Социальная дихотомия

Света меня встретила радостно, но с резонным вопросом. На который я ответил, разумеется.

— Пули не берут? Раньше такого не было, видимо новая мутация. Помогу, конечно. Поле точно не видно со стороны селения? — уточнила она.

— Репа — во! — показал я, разводя руками — И густая. Ничего не увидят.

— Хорошо. Только отвернись.

— А зачем?

— Ну мокрицы, грязь! Не хочу одежду пачкать. А раздеваться… Стесняюсь я!

— Ну ладно, — пожал плечами я, отворачиваясь.

Не понять мне женщин, пусть и андроидов: ведь сейчас без этой одежды окажется. И… а, ладно, отвернуться не сложно.

А через пару минут выдвинулись мы к полю репы. И со Светой дело и вправду пошло на лад: она хватала катящуюся мокрицу за бока и удерживала тварь, пока я пилил её СЛУшкой.

Первую мокрицу Светка вообще сама прибила, пинком, но поморщилась, посмотрев на временную синтоплоть: там медленно исчезала заметная вмятина. Так что больше не лихачила, просто удерживала сволочных гусениц, пока я их обрабатывал сапёрной лопаткой.

Очень у нас удачно получилось, хотя угваздались в мокричном соке с ног до головы. Зато справились с двадцаткой тварей за пару часов.

— Я — мыться, тут озеро недалеко, — категорично заявила Света.

— Прекрасно тебя понимаю. Встречаемся у шасси, я пока за платой, — сообщил я, держа головы тварей в охапке как кучку дынек.

Вот мокрицы здоровенные, а бошки маленькие. Впрочем, как мокрицам и положено.

— А ты как, Жора? — одновременно с усмешкой и обеспокоенно уточнила Света, понятно помахав рукой.

— Да нормально я, — отмахнулся я, — Нет, ну неприятно, конечно. Но справлюсь. И, кстати, спасибо тебе, Свет.

— Да не за что, одно дело делаем, — подмигнула она и скрылась в лесу.

А я потопал к Пажитное, таща головы. Микола у ворот моё приближение отметил физиономией противной и ехидной, но, по приближении, поскучнел. Головы увидел. Вот противный же человечишка! Чего ко мне привязался-то? Да фиг бы с ним.

— Куда идти — сам знаешь, — буркнул он, надуто отвернувшись.

Я и пошёл к центру. Заглянул внутрь — в проходной сидел совсем пожилой дед с двустволкой и в треухе.

— Мне бы Сидоровича, я тут бошки принёс…

— Сгинь, нечистый! — всполошился дед, смотря на тягучие капли пакости, стекающей с голов и капающей на пол. — На улице жди, позову! — рявкнул он и забормотал под нос: — Ходють тут всякие, пачкают, убирай за ними…

Я, естественно, вышел. И рассеянно задумался, о том как всё изменилось: раньше заклинание “ходють тут всякие!” вахтёрши и уборщицы произносили. А сейчас и деды с двустволками подключились.

Сидорович вскоре появился, отсутствие бровей держа удивлённо.

— Справился. И быстро как! Сколько тут? — уточнил он.

— Пара десятков, как договаривались, — ответил я. — Помыться бы…

— Устроим. И пожрать сообразим. Молодец, парень, как-там тебя?

— Георгий. Договаривались же. А сказал — значит сделал, как тебя там, — ответил я.

— Сидор Сидорыч я, — усмехнулся он, —