За углом, куда поспешно свернула машина, исчезла и Сесиль Маршадо. Значит, она не заметила произошедшего?

Затем на треснутом асфальте проезжей части появилась кровь. Раздались наши крики. Крик Сони более пронзительный, чем мой. И только тогда я услышала визжание шин машины, стремительно удалявшейся с места происшествия.

Я заранее знаю, что мои послания будут открыты, досмотрены, может, даже подвержены цензуре. Мне все равно. Я беру на себя этот риск и прекращу послания, только если ты меня попросишь.

В ином случае я буду продолжать. Я продолжу рассказывать тебе о теле, которое будет наслаждаться без тебя, как я обещала. Но если тебя нет со мной физически, это не значит, что я полностью лишена тебя. Ты все прекрасно знаешь.

В каждом из моих содроганий ты здесь, на моей коже. В каждом из моих оргазмов ты во мне. Каждый раз, когда меня накрывает желание, ты поблизости, я замечаю тебя, я тебя чувствую. Мои эротические мысли – это место, где ты волен бродить, когда захочешь, без ограничений, без надзора и без расписаний. Здесь, вокруг этого парка, нет ни решеток, ни стен, потому что ты в нем – главный садовник.

На другой день, когда я обдумывала свой опыт, пережитый с Соней в «Рош брюне», я была захвачена несколькими кадрами с ней в моем воображении. Для начала я представила ее щель. Из того, что я уже видела раньше, я могу предположить, что она более щедрая, чем моя, ее вагина большая, коричневая и бархатная, где розовое отверстие входа теряется под темной толщиной губ. Женская вагина в ее расцвете, которая источает мускусный аромат, такой мощный, что он действует как приворотное зелье на мужчин.

Мне снился сон, как я робко кладу на ее вагину свою ладонь, затем как ласкаю ее медленно, до тех пор, пока она не начинает истекать на меня от желания. Потом Соня принимается ласкать меня, восхищаясь моей такой нежной и свежей вагиной. Она припадает к ней своими жадными, жаждущими губами, высасывая мои соки в каждой складке плоти, словно высасывая фрукт. Наши стоны постепенно становятся сильнее, наши животы и ягодицы наконец раскрываются, поднимаются и опускаются все сильнее и сильнее. Мы думали, что знаем друг друга, но оказалось, это не так. На удивление, Соня кончила медленно. Ей потребовались долгие минуты движений моих пальцев внутри ее тела, чтобы она наконец приблизилась к моменту наслаждения. Но я расскажу тебе продолжение в следующий раз. Очень важно создать для тебя напряженное ожидание. Потому что, если ты захочешь, я не прекращу писать тебе об этом. Я не прекращу наслаждаться для тебя и заниматься любовью всем своим телом и душой на этой бумаге.

До скорого. Я тебя ЯМ. Я люблю тебя все время и все так же сильно.

Твоя Эль.

PS: здесь внизу небольшая игра. Буду благодарна, если в обратном письме ты укажешь мне на сочетания букв, которые по твоему желанию я использую во имя тебя. Примечание: я – по горизонтали, а ты – конечно же, моя вертикаль.

(Рукописная заметка от 18/09/2010)

Я всегда считала жалкими тех людей, которые топят свою печаль в чрезмерной работе. Трусами и эгоистами тех, кто отказывается в тяжелой ситуации подставить плечо близким и спасается бегством от их чувств.

До тех пор, пока сама не погрузилась в эту пучину добровольно, хотя никто меня туда не подталкивал, кроме меня самой. Это случилось в начале осени 2010 года.

За то время, что я была так занята написанием последних страниц своего романа-мемуаров «Сто раз в день» (книга имела теперь такое название), моя профессиональная жизнь набирала обороты. Это был один из многих уроков, преподносимых жизнью, – всегда можно найти более равнодушного, чем ты сам… или более приспосабливающегося.

– Эль, дорогая! – воскликнул Бербер, по-отечески широко раскрывая мне свои объятия. – Я уже и не ждал ваш текст! Вы знаете, что это сводит с ума бедную Глэдис!

Глэдис была редактором, контролировавшим работу над книгой. Тем не менее мои контакты с ней сводились к нескольким десяткам писем. Я никогда даже не встречалась с ней, поскольку Бернштейн присваивал себе эксклюзивность того, что он называл, не без непристойной улыбки, как только речь заходила об авторе-женщине, «небольшой интимной связью с талантом».

На этот раз Альбер Бернштейн не упомянул о Дэвиде. С тех пор как его благодетель начал испытывать трудности, он ему даже не протянул руки. Хуже того, я узнала, что, как только появились первые слухи о его опале, редактор сразу же бросился к руководству GKMP в Сеуле, чтобы убедиться, что он не потеряет свое размещение в башне. Урегулировав проблему, Бернштейн тотчас же предал забвению это дело. Он уж больше не думал ни о чем, кроме золотого будущего, которое пророчил моей книге. С глазами, горящими от вожделения, с каждой минутой воображая все более опьяняющие цифры, Бербер без устали говорил о миллионах экземпляров, которые мы продадим вместе.

Которые продаст он.

– Я хотел бы вам представить одного человека. Человека, который будет очень много значить для вас в последующие годы. Я в этом уверен.

Он все еще говорил о цифрах продаж?

– Она в соседнем кабинете. Я сейчас же попрошу привести ее сюда, если вы не возражаете.

Не дожидаясь моего ответа, он нажал кнопку телефона, чтобы вызвать своего ассистента, и распорядился сухим тоном:

– Вы не могли бы пригласить сюда Эву, пожалуйста?

Затем Бербер вскочил резким рывком, очевидно взволнованный, и устремился навстречу женщине, которая в тот же самый момент появилась в дверях кабинета. Лет пятидесяти, элегантная, иссиня-черные волосы и глаза цвета морской волны. Эва мгновенно внушила мне уважение и симпатию одновременно. Несмотря на улыбку и теплые объятия, которыми она поприветствовала моего издателя, шумно отвечая на его восклицания, я не чувствовала в ней того же цинизма, который был характерен для Бербера.

– Эль, позвольте представить вам Эву Джонс.

Та протянула мне руку почти робко и наградила меня ослепительной улыбкой. Наверное, в молодости она была восхитительно прекрасной девушкой.

– Добрый день, – прошелестела я.

– Эва – лучший международный агент, которого я знаю. Она никогда не подписывает ничего меньше суммы с пятью нулями. Она насчитывает в своем арсенале не менее четырех Нобелевских премий по литературе!

– Альбер! – мягко укорила его та, о ком шла речь, с легким неопределяемым акцентом в голосе. – Хватит мне льстить. Я уже слишком стара для этого.

– Не для меня, Эва! Не для меня.

Попытал ли он с ней свою удачу? Берберу приписывали кучу любовниц и навязчивое желание затащить в постель всех красивых женщин, которые встречались на его пути.