К губам прижалась ладонь и втолкнула в рот таблетку. Перекатил ее под язык.

– А дом горел… – шепеляво прошептал Юджин и открыл глаза.

– Что? – напряженно спросил Роман.

– Мальчишка спит?

– Как камешек.

– Хорошо.

Во рту разливалась горечь, слегка приправленная сахаром.

– В больницу бы тебе, – сказал Роман.

– Схожу в городе, если все спокойно будет, – откликнулся Юджин. В груди еще болело, но терпимо. – Хотя сам знаю, что они мне скажут.

Роман снял очки. Глаза у него казались очень уставшими.

– Я чего боюсь, за рулем бы не прихватило, – признался Юджин. – Но у Матвея такой возраст, не бросишь.

– Замену тебе искать надо. Самому. А не кого начальники поставят.

«Надо», – мысленно согласился Юджин. Сказал:

– Давай еще чаю дернем, коль уж водки нельзя.

Вспыхнул синий огонь под днищем чайника.

– Мне нужно довести мальчишку. Происходит что-то странное, Роман, если не сказать хуже. – Юджин взял из пепельницы затухшую папиросу. Потянулся было к зажигалке, но отложил. – Ну, например, когда ты слышал или читал в последнее время что-нибудь хорошее про Матвея Дёмина, л-рея?

Роман задумался.

– Не вспоминай. Очень давно. А вот разоблачительные статьи и репортажи СМИ почему-то полюбили. Намекнуть, преувеличить, взглянуть на события под определенным углом. Если брать каждую заметку по отдельности, вроде бы ничего страшного. Но постепенно, накапливаясь, они складываются в определенную картину.

– Ты уверен?

– Абсолютно. И еще… Когда Псы только нашли Матвея, его дважды пытались убить. Может быть, рассчитывали, что в первое время л-рей менее защищен.

Роман смотрел растерянно.

– Все списали на фанатиков из партии «За права человека». Тогда ее только-только запретили, а среди них было достаточно недовольных «излишне либеральными» методами УРКа.

Юджин все-таки закурил.

Снова тени на потолке в спальне. Наслаиваются друг на друга. Бледнеют, когда луну загораживает облако.

Не уснуть – звучат в голове отрывки разговора.

… – Что мне собирался передать майор Алейстернов?

– Альберт хотел форсировать события, ему казалось, мы слишком затянули с подготовкой. Он собрал дополнительные материалы на Матвея Дёмина. Оставлять их в камере хранения было по меньшей мере безрассудно. Мы успели изъять, но предупредить Альберта – увы.

– Я хочу увидеть эти документы.

– Хорошо. Завтра тебя устроит? Я не храню их дома.

Ник посмотрел на деда и снова опустил глаза. Очень хотелось спросить, но он молчал…

Качаются тени. Смутные, бледно-серые. Нагрелась подушка под затылком.

… – Вы ждете, чтобы я решил сейчас?

– Конечно, нет, Микаэль. Я понимаю, тебе трудно просто осознать это.

Да. И спросить тоже трудно…

Уже два часа пополуночи. Отзвуки ударов затихают в деревянном корпусе. Сквозь дверной проем видно, как качается за стеклом маятник.

…Это похоже на игру в шахматы. Можно рискнуть, а можно построить комбинацию исподволь, двигая фигуру за фигурой.

– Денису Глеймирову должны вернуть «королевскую квоту».

На лице деда промелькнуло удивление, сменилось досадой.

– Микаэль! Мы говорим о серьезных вещах.

– Верните. Вы можете это сделать, я знаю.

Ногти снова впились в ладонь – выдержать взгляд, обязательно!

– Уверен? – интересуется дед.

– Да.

Короткое слово. Падает, точно свинцовая пулька. Уронить его легче, чем спросить…

Тихо в доме, но дед еще не ложился, Ник слышал шаги в коридоре.

Отчетливее стали тени – выкатилась из облаков луна. С тихими щелчками двигается минутная стрелка. Поскрипывает старый дом. Кто-то шуршит в саду.

Металлическое клацанье. Это повернулась ручка на двери, ведущей в коридор.

– Микаэль, ты спишь?

Георг пересек проходную комнату и встал на пороге.

– Нет.

Дед опустился на край постели. Шевельнул рукой, точно хотел коснуться одеяла, но передумал. Сцепил пальцы, обхватив колено.

– Я знаю, о чем ты хотел спросить. Если бы все случилось наоборот и на твоем месте оказался Дёмин, что было бы тогда. Правильно?

Ник кивнул.

Дед сидел, сгорбившись и приподняв плечи. В полумраке он походил на старую нахохленную птицу.

– Я очень люблю тебя, Мик. Ты единственный, кто у меня остался. Но если бы Псы выбрали иначе… – слышно было, как дед перевел дыхание, – вполне вероятно, что сейчас бы Матвей Дёмин читал твое досье. Вот так. Я мог бы соврать, Микаэль, но не хочу. В этом обманывать нельзя.

Шевелились на потолке тени.

– Прости, мальчик.

Дед все-таки протянул руку. От шерстяного обшлага пахнуло лекарствами: сердечными каплями и валерианой. Ник стиснул зубы.

Ладонь погладила волосы, коснулась щеки – и вздрогнула.

– Мик!

Отвернуться бы, спрятать мокрое лицо в подушку. Но Ник подался вперед и уткнулся лбом в дедово плечо.

– Иногда у нас нет выбора, Микаэль. Это наш долг. Наше служение Отечеству. Право и обязанность.

Она стояла напротив районного отделения УРКа и никак не могла заставить себя перейти улицу. Светофор уже несколько раз менял красный свет на зеленый, а Таня все ежилась на ветру у потрепанного стенда с газетами. Стекло помутнело, бумага пожелтела, и можно было разобрать только заголовки, набранные крупным шрифтом. Газеты висели прошлогодние. Тане очень хотелось вернуться в то время, когда еще ничего не случилось. Когда еще мог приехать л-рей и все исправить.

Вчера он позвонил.

Телефон надрывался на полочке возле двери. Таня сидела в своей комнате, закрыв уши ладонями, и твердила: «Меня нет дома. Меня вообще нет». Она сразу поняла, кто на другом конце провода.

Телефон умолк, но тут же зазвонил снова – слишком громко для пустой квартиры, и Таня поднялась.

В коридоре по углам лежали тени. Сумрачно поблескивало зеркало. В нем отразилось Танино лицо, бледное, с закушенной губой. Расширившиеся зрачки заняли почти всю радужку.

Надрывался звонок. Казалось, еще немного, и у старого телефона лопнет от натуги сердце.

Таня сняла трубку. Пластик сразу прилип к влажной ладони.

– Алло.

– Татьяна Мальевская? Старший лейтенант Сайгар, – небрежно бросил куратор. – Жду тебя завтра в одиннадцать.