— Дура! Хоуп, что ты натворила? Зачем? Зачем???

— Ник... Ник! Я лишь хотела...

Постепенно звуки и голоса приглушаются. Попытки пошевелиться не приводят ни к чему существенному, а дальше мой разум заполняет собой тьма. Но даже находясь в этой немой темноте, я чувствую невыносимую боль. Кажется, я и стала болью.

Глава 51d

Всякая попытка открыть глаза сводится к нулю. В них будто бы впрыскивают едкую кислоту. Всякая попытка подняться также оставляет ни с чем. Тело не слушается меня, словно все мышцы атрофировались. В ушах стоит звон, временами переходящий в гул.

Концентрируюсь. Вижу вспышки света. Прислушиваюсь. Слышу неразборчивый голос Ника и ещё чей-то. Ещё секунда — и я снова проваливаюсь в темноту, так и не сообразив, что же со мной происходит. Так продолжается ещё неисчислимое количество раз. Я то прихожу в сознание, то снова отключаюсь, погрузившись в забвение. Во сне мне легко, ничего не болит, не беспокоит, но здесь очень одиноко.

— Ричард, это уже ненормально! Ты точно знаешь, что делаешь? — слышу отдалённый голос Даниэля.

Он словно чудодейственный сигнал к пробуждению. Стоит мне услышать этот бархатистый тембр, как все чувства внутри просыпаются, они обретают свою силу. Тело отзывается, ощутив, как в воздухе витает знакомый пряный аромат его парфюма. У меня получается открыть глаза, я могу пошевелить пальцами, но вместе с сознанием, ко мне возвращается и боль. Все до последней кости невыносимо ломит, в висках пульсирует и кажется, что голова вот-вот расколется на части.

Как долго я была в отключке? Что вообще произошло? Не помню.

— Не стоит волноваться, мистер Вульф. Это абсолютно нормально. Она сейчас на антибиотиках, а действие обезболивающего, в состав которого входит снотворное, скоро прекратится. Поймите, её организм быстрее восстановится, будучи во сне. Не тревожьтесь вы так.

Даниэль переживает за меня. Я непроизвольно улыбаюсь этой мысли. Хочу приподняться, чтобы глянуть на него, но не могу. Голова стала настолько тяжёлой, что я не в силах даже оторвать её от подушки. Появляется идея перевернуться набок, но вместо этого я громко вскрикиваю и зажмуриваю глаза от резкой боли в груди и боку. Будто кто-то сначала проткнул меня насквозь шампуром, а потом хорошенечко так дал под дых.

— Саша, ну наконец-то! Как ты себя чувствуешь? Может, чего принести? Воды? Сока?

Даниэль с быстротой молнии оказывается рядом. Он отодвигает в сторону капельницу, ставит стул рядом с кроватью и садится на него. Он заметно встревожен, но всё равно такой милый, без прежнего оттенка серьёзности и вдумчивости на лице. Я любуюсь им некоторое время, скользя взглядом по его уставшим глазам, по бледной коже и щеках, на которых заметно проросла щетина.

— Долго я здесь провалялась?

Не сразу понимаю, что этот басовитый голос принадлежит мне. Я прочищаю горло и стараюсь подняться в сидячее положение, но резь внутри снова беспокоит меня, заставив сморщиться от боли.

— Тише-тише, малышка, — ласково произносит он и я готова продать душу дьяволу, лишь бы он чаще мне это говорил. — Тебе сейчас лучше не вставать, — он аккуратно подхватывает мою ладонь, бережно сжимает её и подносит к своим губам, оставляя на коже нежный поцелуй. — Извини меня. Прости, я не хотел, чтобы так вышло. Ты была права, я впутал тебя в это дерьмо. Мне стыдно признавать, но я не знаю, что мне нужно сделать, чтобы всё это исправить. Я в тупике.

— О чём ты говоришь? Прекрати! Ты не мог знать, что Хоуп способна на такое. Даже я не могу до сих пор в это поверить.

— Всё было подстроено, но... Это была не она.

Даниэль с виноватым видом поджимает губы, опускает глаза в пол, перебирая в своей ладони мои пальцы. Когда он поднимает взгляд, я вижу в нём столько боли и сожаления, что от давления в груди мне становится сложно дышать. Сердце неприятно сжимается в микроскопический комок, когда я вижу в нём проглядывающую тень ненависти к самому себе. Он корит себя. Что-то мучает его. Я это вижу. Мои болячки не сравнятся с его затаённой болью. Ему больно, но где-то там, в глубине сердца. Это ни с чем не спутать. Мне когда-то так же было больно.

— Что? Не она? Ты уверен? — я держусь из последних сил, как вдруг начинаю лить слёзы, воскресив в памяти низкий поступок своей лучшей подруги. — Боже, но... Она же оставила все эти надписи, она испортила наши снимки. Я даже слышала её голос после взрыва. Она была там? Скажи, Хоуп наблюдала за нами всё это время? Если это так, то почему она ничего не сделала, чтобы это предотвратить? Почему? Как она могла?

Даниэль пересаживается на кровать и обхватывает моё лицо своими руками.

— Успокойся, прошу тебя. Да, твоя подруга наблюдала за нами из соседнего двора, но она непричастна к взрыву. Я несколько раз всё перепроверил.

— Ты имеешь в виду, что это просто несчастный случай? Банальная утечка газа, повлекшая за собой едва ли не трагедию?

Даниэль не даёт никакого ответа, а мне и так всё ясно. Нет, это не стечение обстоятельств, не несчастный случай. Всё намного сложнее. Интуиция меня не подвела, и первая мысль всё же оказалась верной.

— Хочешь я передам Хоуп, чтобы она заглянула к тебе?

— Она здесь? — удивляюсь я, когда Даниэль кивает, но мне не требуется много времени, чтобы понять хочу ли я этого. — Да, позови её, если не сложно.

Даниэль дольше обычного задерживает на мне взгляд. Он тянется ко мне, оставляет лёгкое прикосновение мягких прохладных губ на моей щеке, а затем исчезает из виду.

Я привыкаю к этим поцелуям. Привыкаю к этим невероятным чувствам и теперь с каждым разом мне всё больше и больше становится не хватать этой нежности.

Я уже начинаю тосковать по ней и как раз в этом момент слышу, как кто-то неестественно покашливает сбоку. Приветливый мужчина, одетый в застиранный свитер и брюки на несколько размеров больше, приближается ко мне, держа в руке потасканный чемоданчик. Седая борода, лишний вес и очки с круглой оправой прибавляют ему добрый десяток лет.

— Мисс, вы позволите? — указывает он на стул, я неуверенно качаю головой. — Прошу прощения. Вы, должно быть, думаете, кто я и что я здесь делаю.

— В-в-вроде того.

— Меня зовут доктор Эвансон, — говорит он, укладывая чемоданчик на свои колени. Он открывает его и принимается надевать резиновые перчатки. — Но в этом доме меня обычно называют Доком или Ричардом.

Старик подкупает меня своим добродушием и умными, повидавшими жизнь, глазами. Мне хочется верить, что он замечательный человек и знаток своего дела.

— Очень приятно, Док, — стоит разглядеть в руках доктора шприц, как у меня начинает дёргаться глаз. — Вы типа домашний