Она быстро переоделась, поскольку концертное платье никак не годилось для поездки, и поднялась на третий этаж.

Кашин тут же открыл дверь, ничуть не удивляясь появлению Алены, словно ждал ее.

– Февраль – самый холодный месяц в году, – сказал он. – Надо одеться потеплее…

– Надо, – уныло кивнула Алена.

Кашин замотал тощую шею мохеровым шарфом и принялся натягивать поверх цигейкового жилета длинный пуховик коричнево-серого цвета. Был он Кашину страшно велик, и это обстоятельство почему-то очень расстроило Алену. «Почему он такой худой? Почему такой одинокий? Почему такой старый?.. И кто вообще придумал, что люди должны стареть?!»

– Ну, вот, я готов! – энергично отрапортовал Семен Владимирович, нахлобучив на голову мохнатую ушанку, судя по всему – из енота. – Сейчас еще ридикюль свой возьму…

«Ридикюлем» он назвал большую болоньевую сумку, довольно тяжелую. Алена немедленно отняла ее и сказала, что понесет сама.

Кашин бодрился, но на улице вцепился Алене в свободную руку – с испуганным, потерянным видом.

Довольно легко они добрались до вокзала – полупустой автобус быстро и плавно мчался по замерзшим улицам… Но на вокзале была сутолока, сновали озабоченные люди с тележками, то и дело объявляли отправление очередного поезда. Кашин совсем растерялся.

– Семен Владимирович, куда? – громко спросила Алена.

– А?..

– Я говорю – докуда билеты брать?..

– До станции Борисов!

Этот самый Борисов оказался черт знает как далеко – за пределами Московской области! Алена уже стала жалеть, что не отговорила Кашина от этой поездки. Прикинула, что вернутся в Москву они почти ночью.

– Господи, не могли этот ваш симпозиум где-нибудь поближе провести! – с досадой сказала она.

– А?..

– Ничего, ничего… Так, теперь осторожненько проходим через турникет!

В турникете Кашин, разумеется, застрял – пришлось его вызволять с помощью шумной толстой контролерши. Потом едва не потерялся в толпе на платформе. Потом Алена обнаружила его, и они вместе искали нужный путь. Нашли. Подошли к электричке. Три раза уточнили у прохожих, тот ли этот поезд. Потом сели в вагон…

Только тогда Алена почувствовала некоторое облегчение.

– Семен Владимирович, а там-то – недалеко идти?

– Нет-нет, не очень!

В «ридикюльчике» Кашина был термос с горячим чаем и не менее килограмма конфет в полиэтиленовом пакете. Также еще конфеты, но только в роскошной подарочной коробке. «Наверное, презентует кому-нибудь… В благодарность за мюллер-мюльхерсию», – решила Алена.

Она сняла перчатки, налила Кашину чаю. И только тогда с некоторой досадой обнаружила, что забыла снять перстень. Сапфировый дорогой перстень, когда-то подаренный Алешей ей на свадьбу…

До Борисова они добирались больше двух часов и прибыли туда, когда уже потихоньку начало темнеть. Тут выяснилось, что до нужной улицы – восемь остановок на общественном транспорте. «Ничего себе «недалеко»! – с раздражением подумала Алена. – Ну и ввязалась я в путешествие…»

Делать было нечего – сели на дребезжащий обледенелый автобус (не чета московскому собрату!), долго и утомительно тряслись по разбитой дороге. Алена мысленно поносила всех кактусоводов, вместе взятых, – тем, наверное, не раз пришлось икнуть на своем симпозиуме…

Вылезли на заснеженной мрачной улочке. Город Борисов чем-то напомнил Алене Векшин, правда, Векшин был намного приличней…

– Так, теперь ищем дом пятьдесят три! – проскрипел Кашин. Он явно волновался, но Алена не придала этому особого значения. Наверное, переживает – достанется ли ему этот кактус из Уругвая или нет…

Штурмуя сугробы, одной рукой Алена тащила за собой старика, а в другой держала «ридикюль». Наконец на зеленом заборе она заметила нужный номер.

– Вон он, ваш дом… Послушайте, Семен Владимирович, а вы уверены, что симпозиум проходит именно там? – вдруг с сомнением спросила Алена, разглядывая приземистый одноэтажный домишко с подслеповатыми маленькими окнами.

Кашин закашлял. Потом сказал:

– Я вас обманул, Елена Петровна. Простите меня. Я придумал про симпозиум кактусоводов. И мюллер-мюльхерсия из Уругвая у меня уже есть. Цвела даже, между прочим, несколько раз.

– Как? – опешила Алена. Она ничего не понимала.

– А вот так. Простите меня.

– Минутку… – плачущим голосом воскликнула она. – А куда же мы ехали тогда? Какого черта вас понесло в этот Борисов, а?.. И меня с вами… Нет, ну надо же! А я-то поверила в какой-то симпозиум, дурочка!

Семен Владимирович, насупившись под енотовым козырьком, молчал.

– Семен Владимирович, вы уж объяснитесь!

– В этом доме, Елена Петровна, живет Кирилл Глебович Лигайо, – тихо ответил Кашин. – И сегодня у него юбилей – восемьдесят лет. Я подумал, что пора его простить.

– Тот самый? – растерянно пробормотала Алена. – Лигайо? Который Франсуа Валло переводил?

– Тот самый.

– Господи, Семен Владимирович, вы должны были мне сразу сказать!

– Если бы я сказал вам, вы отказались бы меня сопровождать.

– Откуда вы знаете?.. – возмущенно начала Алена, но потом спохватилась: – Ладно, идем к вашему Лигайо, а то замерзнем в этом сугробе…

Странное волнение вдруг охватило ее. Неужели правда – Кашин готов примириться со своим давним недругом? Если так, то это просто историческое событие…

Они долго жали на кнопку звонка у калитки, но никто во двор не выходил. Потом Алена обнаружила, что калитку легко открыть снаружи, что она и сделала. По протоптанной тропинке они прошли к дому, и Алена постучала в дверь.

Кашин стоял рядом с ошеломленно-торжественным видом и, судя по всему, мысленно репетировал приветственную речь.

Дверь открыла пожилая хмурая тетка в пуховой шали, наброшенной на голову.

– Ну, чего? – спросила она довольно неприветливо.

– Нам нужен Кирилл Глебович Лигайо! – звонко сказала Алена.

– Кто? – неприязненно удивилась старуха.

– Кирилл Глебович Лигайо!

– Ваш Кирилл Глебович умер, уж лет пять, поди, прошло.

Сердце у Алены екнуло. Она боялась взглянуть на своего спутника. Поистине, это было больше чем разочарование!

– Как – умер?

– А вот так!

– А вы кто?

– Я вдова его. Марь Иванной меня зовут. А вы-то кто?

– Я? Я… это не важно, кто я, а вот это – Семен Владимирович Кашин, – дрожащим голосом произнесла Алена.

– А… слышали про такого. Все уши мне прожужжал мой старик при жизни, – недобро усмехнулась старуха, пристально разглядывая Семена Владимировича. – Кашин то, Кашин се… Прямо допек.