— Но я видел, как эта пожилая лисица бесчинствует… — сказал он, покосившись на Катерину, которую омоновцы уже подхватили под белы рученьки.

— Ах, да что теперь! — махнула рукой Зоя. — Он ушел.

— Кто ушел? — спросили одновременно Чжуань-сюй и майор Бузов, командовавший операцией по захвату погромщиков. Операция провалилась, поэтому майор глядел хмуро.

— Ушел убийца! — воскликнула Зоя. Глаза ее горячечно блестели.

— А вот это уже интересно, — сказал майор Бузов. — Излагайте, гражданочка.

Среди руин, в которые почти превратились городские торговые ряды, стояли отец Александр, отец Емельян и дьякон Арсений. Женщины куда-то убрели — то ли помогать знакомым продавщицам наводить порядок в разгромленных лавках, то ли просто не выдержали столь тягостного зрелища и вышли на свежий воздух и простор. Кое-кого из погромщиков милиции все-таки удалось выловить и забрать в кутузку.

— Господи, Господи, доколе нас терпиши, — вздохнул отец Александр. — Как я мог быть таким слепым! Откуда во мне вскипела ярость и жажда убийства?! Я один виноват в происшедшем. Пойду и сдамся властям, пусть меня судят как подстрекателя к разжиганию вражды между жителями города.

— Вы хотели, верно, сказать: между людьми и нелюдьми? — поправил отца Александра дьякон.

— Нет! — покачал головой соборный настоятель. — Что люди, что нелюди — они все граждане города. У них есть право жить. Нельзя убивать оборотня только потому, что он — оборотень. Все познается по делам, не по виду, а я забыл эту простую истину! Мне нет прощения.

— Опять вы душу себе рвете, отче, — коснулся плеча отца Александра отец Емельян. — Не надо переходить от черной ярости к не менее черному отчаянию. И потом… Вам самому пришла в голову идея с крестным ходом против нежити?

— Конечно… Хотя нет. Не совсем так. Ко мне явился молодой человек. Незнакомый, никогда его до сего момента не видел ни в храме, ни в городе. Впрочем, я редко брожу по городу…

— Он назвал себя? — спросил дьякон.

— Да, его зовут… Вот странно, не могу вспомнить. И уж сомневаюсь, а и называл ли он свое имя? Помню только, что он начал говорить горячо и страстно о том, как это неправильно перед очами Господа допускать рядом с собой существование нелюдей. Что нападение оборотня на мою дочку — это знак свыше. Знамение того, что нам, верующим, надо начинать войну. Убивать оборотней, вампиров и всех, им подобных.

— Знамение… — отчего-то повторил дьякон. — Знамение. Отец Александр, а откуда он знал, что на вашу дочь напали? Вы ему об этом сказали?

— Нет, я об этом ничего не говорил… Но ведь всему городу известно…

— Да, пожалуй. И что этот незнакомец вам еще сказал?

— Он предложил начать борьбу с погромов. Я ответил: это не дело Церкви и просто не человеческое дело. Тогда он спросил: «А что вы вообще можете?» Я сказал про Ковчежец. А он тут же решил, что нам нужно взять его и крестным ходом пройти по городу.

— Мирянин? Незнакомец? И вы согласились вот так, запросто?

— Я был словно не в себе, — ответил отец Александр. — И потом, когда мы свершили крестный ход, я подумал: довольно. А они не остановились. Они пошли за ним — сюда. С камнями и иконами.

Отец Емельян осмотрелся, ахнул:

— С иконами? Теми самыми, что сейчас, как вижу, брошены и попраны? Позор. Нужно подобрать немедля.

Дьякон Арсений наклонился над кучей битого стекла. Разгреб осторожно. Поднял икону.

— Изверги, — сказал он. — Для них иконы все равно что револьверы. Лишь бы стрелять. Лишь бы уничтожать. А струсили — и забыли. Побросали. Пр-равославные.

— Здесь, наверное, много брошено икон, — покряхтывая, наклонился и отец Емельян. — Вот, одна расколота.

Он поднял половинки иконы, той самой, что выронила Катерина Потрясюк. Посмотрел на них.

— Икона Рождества Христова, — вздохнул. — Господи, и не верится, что когда-нибудь Рождество будет. Что дождемся…

Священники медленно прошлись по рынку, старательно обходя осколки и мусор. Хорошо, хоть пожар в хозяйственном магазине удалось потушить, не то было бы совсем печально. Отец Емельян и дьякон подбирали с земли брошенные богомольцами иконы, отряхивали с них грязь, переговаривались тихо:

— Как нам теперь поступить? Страшно свершать службу в храме, когда не знаешь, кто стоит в рядах прихожан. По виду — люди, а по духу — чудища. Сегодня — погром. На что они завтра решатся? Ведь убийца до сих пор не найден… А что теперь будет с оборотнями? А не начнут ли они ответных погромов?

Спрашивали — и не находили ответа. Вдруг дьякон Арсений ойкнул. Потом воскликнул:

— Вот это да!

Он осторожно поднял что-то с земли, подошел к отцу Емельяну:

— Взгляните, батюшка, какая прелюбопытная штука.

— Да у тебя рука в крови!

— Именно. Вот этой штукой и порезался. Вы осторожней ее держите, а я хоть платком руку замотаю.

Отец Емельян с некоторой брезгливостью осмотрел протянутый ему дьяконом Арсением предмет. На первый взгляд это был крест. Но если рассмотреть его пристальней, то становилось очень не по себе.

Во-первых, формой этот крест сильно отличался от креста христианского. Перекладина на нем была сильно завышена, и крест больше походил на букву «Т», с маленьким выступом наверху. Низ же этой «буквы» очень напоминал рукоять меча. И еще…

— Ох, какая пакость! — передернулся отец Емельян, присмотревшись к вещице получше.

По всему краю перекладины тянулись большие клыки. Очень похожие на собачьи и волчьи. Клыки умело и крепко были вклеены в деревянную, темную основу перекладины и к тому же отточены до бритвенной остроты.

— Вот таким клычком я себе руку и порезал, — пожаловался отец Арсений. — Омерзительная вещь.

— Да как ты ее подобрал?

— Вижу, валяется и формой на крест похожа. Думал — наши ревнители благочестия швырнули, так же как и иконы. Взял — а она что бритва! Похоже, некто слишком буквально понял фразу о том, что крест — это оружие против всякой нечистоты.

— Это нужно в милицию, — решил отец Емельян. — Штука непростая.

У входа в разбитый парфюмерный магазин «Аромат любви» священников остановил загадочный китаец Чжуань-сюй.

— Уважаемые, — сказал он, кланяясь. — Я вижу в вас священников местной веры. Но также я вижу в вас людей достойных и разумных. Вы утомлены, расстроены и печальны. Позвольте мне пригласить вас в мое жилище испить чаю. Я приготовлю его в традиции провинции Сяньпу, откуда я родом.

— Да, только чая нам сейчас и не хватало, — вздохнул отец Емельян. — Простите. Это, конечно, великодушное предложение, но…

— Я понимаю, — склонил голову Чжуань-сюй. — Вам претит мысль о посещении жилища оборотня…