Заканчивая свое напутствие, я хочу пожелать вам, вступающим в более обширный, чем прежде, круг жизни, не расставаться, быть вместе! Пусть вашими взаимными отношениями на всю жизнь останутся уважение друг к другу, любовь и дружба, взаимная помощь, поддержка и охранение товарища в трудных обстоятельствах, как своего брата. И пусть черные эгоистические чувства да не запятнают никогда больше вашей жизни. Да благословит же вас Господь! Будьте счастливы!

Отец Петр перекрестил воспитанниц, неловко как-то помялся, не то, подумав, еще им и поклониться, не то благословить и гостей, но делать, однако, ни того, ни другого не стал и возвратился на место.

Вслед за законоучителем пошли говорить разные уважаемые люди из числа гостей и родителей воспитанниц. Разумеется, выступил с речью и Александр Иосифович Казаринов. Он не был краток. Он говорил долго и красочно. Пожелав, что полагается, девицам, он от лица родителей очень сердечно и пространно еще благодарил и учителей, и начальницу гимназии, и попечителей, и опекунов, и инспектора классов, и, наконец, самую государственную власть за ее беспрестанное радение о народном просвещении. В заключение Александр Иосифович поклонился императору и тогда удалился, приниженный и не пряча заблестевших влагою глаз.

Наконец все уважаемые люди наговорились. И, после короткой заминки, началось собственно главное действо. Воспитанниц стали поочередно вызывать и вручать им аттестаты и Евангелия. Всякий выход приветствовался рукоплесканиями собравшихся. Объявленная выпускная, обыкновенно покраснев и опустив глазки, подхватывала юбку и семенила к председателю попечительского совета, который, отчаянно силясь не показать виду, как у него уже ломит в скулах от долгой беспрерывной улыбки, вручал воспитанницам все, что следовало.

Но с особенным воодушевлением и председатель, и все прочие встречали двух воспитанниц, за оказанные отличные успехи в предметах удостоенных медалей. Это были известные всей гимназии неразлучные подруги Лена Епанечникова и Таня Казаринова.

Быть неразлучными, казалось, им предназначалось самою судьбой. Лена и Таня в списках учениц своего класса находились рядом, потому что не было в их классе никого с фамилией на букву между «Е» и «К». И когда учениц перечисляли по списку, тотчас вслед за Леной называли Таню. Естественно, и теперь Таню объявили ровно следом за подругой.

Взволнованная Леночка с медалью и прочим еще не успела вернуться на место, когда к председателю направилась Таня. Девочки поравнялись где-то на середине зала и не удержались и встретились взглядами. И немедленно их размолвке наступил конец. Им стало ясно: все позади, и они по-прежнему лучшие подруги.

А окончательное их примирение, скрепленное к тому же нежными объятиями, произошло спустя полчаса, когда, по окончании торжества, счастливые семьи Казариновых и Епанечниковых сошлись, чтобы засвидетельствовать обоюдное почтение.

Александр Иосифович едва-едва поцеловав пальчики Наталье Кирилловне и наскоро пожав руку Сергею Константиновичу, в самых восторженных выражениях принялся рекомендовать Епанечниковым нового их члена семьи, так сказать, виновницу установившегося в доме благорастворения воздухов m-lle Рашель.

Пока Епанечниковы, и, между прочим, Сережа с Кириллом, заинтересованно слушали, как Александр Иосифович живописует добродетели Таниной компаньонки – странной француженки, похожей на старую, полинялую, с нарисованным лицом куклу, Лена и Таня, оставленные вниманием взрослых, немедленно подошли друг к другу и наконец-то обнялись. Первою заговорила более отходчивая и ласковая Леночка.

– Таня, – сказала она, – давай не будем больше ссориться…

– Давай… – прошептала, не поднимая глаз, Таня. – Прости меня, пожалуйста, любимая моя Леночка… Я такая…

– Не нужно больше об этом, Таня. Это все прошло. Давай думать теперь только о будущем. Ты слышала, что сказал батюшка: мы должны с любовью относиться друг к другу, дружить, помогать, быть вместе. И чтобы черные эгоистические чувства никогда больше нами не овладевали. Никогда!

Таня ничего не ответила, только по-детски согласно закивала и еще крепче прижала к себе Леночку. Как и в давешнее их свидание у Тани дома, они теперь не проронили ни слезинки, хотя кругом в зале многие воспитанницы навзрыд оплакивали расставание с гимназией, и, захоти только Лена с Таней последовать их примеру, это никому не показалось бы странным. Впрочем, девицы остаются девицами. И ничего девическое им не чуждо. Кто-то вдруг их окликнул. Они оглянулись и увидели идущих к ним Надю Лекомцеву со своею мамой, генеральшей Елизаветой Андреевной. И тут подруги, словно одурев, бросились к Наде, облепили ее со всех сторон и совершенно разрыдались. И, конечно, соблазнили и Надю. Так они и стояли втроем, уткнувшись лицами в плечи друг другу, и лили бестолковые свои женские слезы.

Наконец они наплакались вволю. На лицах их, как солнышко из-за тучек, забрезжили улыбки, и не успели еще просохнуть слезы, как девицы уже и развеселились.

Вокруг них стояли умиленные родные и любовались повзрослевшими своими чадами, плачущими, совсем как маленькие беспомощные дети.

Александр Иосифович, увидев, что сантименты все вышли, вновь взял инициативу в свои руки. Обняв за плечи девиц, он сказал:

– Господа! Сергей Константинович! Елизавета Андреевна! прошу всех нынче же быть у нас. Да что нынче! – теперь едем!

И, показывая, что решение его окончательное и не подлежит какому-либо обсуждению, он взял под ручки Надю и Леночку и повел их на выход. Все прочие, польщенные непринужденным обхождением Александра Иосифовича с их дочерьми и, в общем-то, довольные его неожиданным предложением и особенно его умением распорядиться быстро, без церемоний, потянулись за ним.

Самая ожидаемая, самая, казалось бы, неизбежная война все равно приходит неожиданно: любой нормальный человек в душе до последнего мгновения надеется, что обойдется, что минует лихо, погрозятся дипломаты и генералы друг другу, постращают своею готовностью сейчас ополчиться на супротивника, коли потребуется, – такая уж это служба у них, – да и отступятся, замирятся. И хотя в России не было единого поколения, на долю которого не выпало бы войны, а то и двух, но человеческая натура – что ли, так она устроена? – все никак не свыкнется с тем, что военного лихолетья из жизни не избыть, не миновать.

Как ни очевидно было для всех, что империя в последние месяцы перед 1904 годом и особенно в первые дни нового года с нарастающим ускорением приближалась к военному разрешению противостояния со своим восточным соседом, все-таки многие, даже большинство, потерялись, оторопели, как от нечаянного расплоха, когда утром 29 января узнали – война таки объявлена! Во всех российских газетах в этот день был напечатан «Высочайший манифест»:

Божиею поспешествующею милостию, Мы, НИКОЛАЙ ВТОРЫЙ, Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский; Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Польский, Царь Сибирский, Царь Херсонеса Таврического, Царь Грузинский, Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Литовский, Волынский, Подольский и Финляндский; Князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Семигалъский, Самогитский, Белостокский, Карельский, Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных; Государь и Великий Князь Новагорода Низовские земли, Черниговский, Рязанский, Пслотский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Витебский, Мстиславский и всея Северной страны Повелитель; и Государь Иверские, Карталинские и Кабардинские земли и области Арменские, Черкасских и Горских Князей и иных наследный Государь и Обладатель; Государь Туркестанский; Наследник Норвежский, Герцог Шлезвиг-Голстинский, Стормарнский, Дитмарсенский и Ольденбургский и прочая, и прочая, и прочая.