Делаем вывод, что в долгосрочной перспективе революционеры способны удержать власть лишь в том случае, если они обеспечат не только внутреннюю устойчивость режима, но и внешнюю конкурентоспособность социума в самом широком смысле этого слова. Только на этом этапе элите становится нужна эффективная идеология, то есть комплекс представлений о долгосрочных целях развития общества, реализация которых обеспечит ему жизнеспособность в настоящем и будущем. Всякая революция есть реакция социального организма на утрату им жизнеспособности, и потому революция ставит перед революционерами (контрэлитой) четкие задачи. Обладание властью есть конечная цель любого профессионального политика, однако революционная элита сможет удержать власть исключительно в том случае, если выполнит ЗАДАЧИ РЕВОЛЮЦИИ.

Задача русской революции 1917 г. заключалась в скорейшем осуществлении формационного перехода от аграрного уклада к индустриальному, потому что Россия, отставшая от передовых стран примерно на столетие, утратила жизнеспособность до критического уровня, что поставило под вопрос ее дальнейшее существование. Задача стояла титанического масштаба, и дело усугублялось тем, что сама по себе задача не предопределяла способа ее решения.

Не давали готовых рецептов примеры иных стран. Капиталистические державы первого эшелона совершили индустриальный переход, опираясь на ресурсную базу своих колоний, эти же колонии обеспечивали для метрополий защищенный рынок сбыта промышленных товаров. Стремительный рост Германии базировался на факторе научно-технического прогресса, немцы лидировали в хай-теке того времени — электротехнике, химической индустрии, производстве легированных сталей, оптике, станкостроении. Япония показала пример быстрой индустриализации за счет массированного привлечения иностранных инвестиций. Североамериканские Штаты стремительно возвысились благодаря импорту рабочей силы (начали еще с завоза негров-рабов) и массированному ввозу капиталов. Это, кстати, уникальная черта США — ввоз капитала в страну всегда превышал вывоз, в то время как другие развитые капиталистические страны экспортировали финансовый капитал.

Россия не обладала ни колониями, как Британская империя, ни передовой наукой, как Германия, ни качественной и дешевой рабочей силой, как Япония, что делало ее малопривлекательной для иностранных инвестиций. Стать меккой для капиталов и мировым импортером трудовых ресурсов, как США, наша страна не имела никаких шансов. Так за счет какого преимущества было осуществлено советское экономическое чудо, сделавшее СССР одним из планетарных лидеров? Это преимущество носило нематериальный характер, оно заключалось в эффективной идеологии развития общества. В данном случае идеологию надо понимать в сугубо утилитарной плоскости, как бизнес-стратегию, чье преимущество заключалось в использовании таких принципов управления, организации труда и распределения, каковые обеспечили значительно больший КПД, чем у конкурирующих социальных систем, что позволяло накапливать ресурсы опережающими темпами (напоминаю, что понятие «ресурсы» не сводится к комплексу материальных благ). Россия совершила цивилизационный рывок, пользуясь идеологическим преимуществом.

Чтобы понять, в чем заключается идеологическое преимущество, что оно дает и к каким последствиям приводит, не надо листать пухлые тома Маркса, штудировать сочинения Ульянова-Ленина и цитатники Мао. Я раскрою тему на простом наглядном примере. Немногие из тех, кто сегодня ездит на авто марки Ford, знает о том, что основатель корпорации Ford Motors Генри Форд являлся одним из выдающихся революционеров ХХ века. Нет, он не свергал правительства и не писал радикальные манифесты. Он не совершал научно-технические перевороты, не изобрел радио и не создал термоядерный реактор. И даже автомобили, которые он производил, не обладали передовыми техническими характеристиками. Тем не менее изобретение Генри Форда не только произвело переворот в принципах промышленного производства, но повлекло за собой глубокие социальные трансформации в мировом масштабе.

Форд перевернул мир с помощью конвейера. Движущаяся лента, на которой собирались автомобили, стала не плодом революции, а лишь ее инструментом. Результат — это мир всеобщего потребления, в котором мы сегодня живем. Сама по себе идея довести принцип разделения труда до абсолюта была, конечно, гениальной. Каким бы технически сложным ни был конечный продукт, его сборка раскладывалась на тысячу элементарных технологических операций, которые выполняла тысяча рабочих. Один привинчивал только левое колесо и не делал ничего иного, другой, доведенными до автоматизма движениями, прессовал втулки или вворачивал электрические свечи. Этот технологический подход позволял разворачивать производство сложнейшей техники, пользуясь услугами самой низкоквалифицированной рабочей силы, потому что совершать пять-шесть манипуляций гаечным ключом мог даже папуас, вчера слезший с пальмы, которому совершенно не обязательно понимать устройство двигателя внутреннего сгорания.

Таким образом промышленники благодаря конвейеру получили возможность разворачивать производства там, где имелась дешевая рабочая сила, не переживая по поводу ее низкой квалификации. Это стало мощным фактором индустриальной глобализации. Но Генри Форд, вместо того чтобы снижать оплату труда рабочих или выводить производства в Латинскую Америку или Азию, наращивая норму эксплуатации, поступил прямо наоборот — он начал платить своим рабочим значительно выше, чем было принято в отрасли, при этом прибавочную стоимость (святое для всякого капиталиста!) снижал до минимальных значений. Вам эти действия кажутся абсурдными?

В этом имелся свой расчет. В Америке начала ХХ века существовало сильное профсоюзное движение. Повышение оплаты труда на заводах Форда вызвало цепную реакцию, под давлением профсоюзов капиталисты вынуждены были повышать норму оплаты труда, и это создало… Верно, это создало массовый спрос на баснословно дешевые фордовские автомобили, и благодаря передовой системе конвейерного производства Форд смог стремительно наращивать производство, удовлетворяя бесконечно нарастающий спрос. Он превратил автомобиль, товар статусного потребления, в предмет массового спроса. Легендарная легковушка Ford Model T стала своего рода «выстрелом “Авроры”», знаменующим начало новой эры всеобщего потребления.

Как видим, собственно конвейер являлся лишь технологическим инструментом фордовской революции, а базировалась она на прорывной идеологии, сформировавшей новую парадигму капитализма. Если во времена Маркса капиталисты пытались наращивать прибыль, агрессивно захватывая новые рынки (часто военным путем), увеличивая норму эксплуатации (рабочие вкалывали в адских условиях по 12–14 часов в день), или благодаря картельным сговорам заставляли потребителя платить несправедливо высокую цену за свой товар, то фордизм необратимо переформатировал индустриально-капиталистический мир. Отныне залогом процветания капитала стало неуклонное повышение благосостояния потребителя. Свое высшее воплощение идеи фордизма получили в форме послевоенного консенсуса социального государства, базирующегося на принципах общества всеобщего благосостояния и непрерывном экономическом росте, который, в свою очередь, подпитывался научно-технической революцией. Следствием этого глобального консенсуса стало, например, масштабное сокращение неравенства, потому что даже если верхи и богатели (на самом деле не всегда и не везде), то рост благосостояния низов шел опережающими темпами (сейчас, по мнению многих экономистов, мировое неравенство вновь нарастает).