Вернувшись к зданию Общества, я покопался в багажнике и укомплектовал свой походный набор спальником, подсевшим фонарем и тупым перочинным ножом. Конечно, у меня был соблазн порыться в экспонатах разоренного музея, но я еще не забыл свои приключения с мечом-кладенцом, который по идее призван укладывать врагов, а вместо этого чуть не разделал меня самого. Поэтому от попыток раздобыть волшебное оружие я благоразумно отказался. Впрочем, кое-какая идейка насчет того, как использовать уже известную мне магию в свою пользу, у меня была, но для этого предстояло пройти через черный ход.

И вот я снова оказался у его бронированной двери. «Идтить or not идтить?!» — в который раз задал себе позаимствованный у Гамлета вопрос, и, боясь, что в этот раз ответ окажется более правильным, чем ранее принятое решение, я повернул кольцо и шагнул наружу.

На «той стороне» тоже была ночь, но здесь она выглядела поистине сказочной. Никакого мрака и настороженной тишины, столь свойственных обычному лесу. Наоборот! Я словно оказался в какой-то невероятно прекрасной и в то же время правдоподобной декорации, построенной для съемок детского фильма про фей, эльфов и лепреконов. Едва ли не каждая травинка, растущая вокруг тропы, сбегающей к ручью, была со вкусом подсвечена нежным зеленовато-серебристым сиянием. То же можно было сказать и о кронах высящихся вокруг деревьев. Сама же Река времени в этот дивный ночной час стала рекой жидкого, переливающегося по камням света. Пение, которое она при этом издавала, оказалось столь восхитительным, что я как будто даже различил в нем дуэт Фредди Меркури и Монсеррат Кабалье, распевающих свой бессмертный, как этот лес, хит «Барселона». Единственным, что вернуло меня к реальности, была светящаяся цепочка человеческих следов, оставшихся там, где чьи-то ноги, вероятнее всего, Хана, примяли волшебную траву. В каждую из этих вмятин, как вода в лужу, натек неизвестно откуда возникший магический свет. К сожалению, буквально метров через двадцать-двадцать пять полянка закончилась, и далее путь Хана лежал по плотной, хорошо утоптанной лесной тропе. Чтобы отыскать следы на такой поверхности, мне следовало родиться Дерсу Узалой, а еще лучше Виннету, сыном Инчучуна. Я же являюсь исключительно городским следопытом. Мое дело найти заправку в незнакомом районе и определить на запах, насколько давно почила курица-гриль из ближайшей палатки. Я могу почувствовать проулок, где залег в засаду дикий гаишник, и ускользнуть от уличного коммивояжера. В лесу, а тем более в лесу на «той стороне», все эти навыки так же необходимы, как Большая советская энциклопедия в походе по Горному Алтаю. Однако природная сообразительность жителя мегаполиса была применима и в этих нестандартных условиях. Отогнав от себя назойливое чувство прекрасного, я наконец прекратил восхищаться чудесами волшебной иллюминации и подошел к Реке времени. Задуманный мной трюк был весьма опасен, но сталкиваться со здешними обитателями, не имея никакого магического козыря в рукаве, было еще опаснее. Поэтому я извлек из-за пазухи раскладной металлический стаканчик, из которого в обычных обстоятельствах предпочитал принимать водку, а в более удачные дни еще и коньячок, зачерпнул в емкость немного жидкого времени и влил его в свое судорожно сжимающееся от страха горло.

Странное дело, но до тех пор, пока я не знал, что именно течет в этой реке, я спокойно сплавлялся по ней, а потом даже окунался в ее воды с головой. Теперь же, сделав всего один полноценный глоток из своей раскладной посудины, нервничал и прислушивался к своим ощущениям, как барышня, собравшаяся наконец-то расстаться со своей девственностью и посему напряженно ожидающая, когда же ей таки станет больно. Больно мне не стало, поэтому я решился выпить еще один стаканчик, а потом еще и еще. А потом… Потом неожиданно наступил рассвет.

Я пришел в себя все там же, на берегу реки, от того, что меня усиленно трясли из стороны в сторону. Открыв глаза, увидел перед собой озабоченного Счастливчика. Дмитрий выглядел как безутешный врач-ординатор, полчаса назад оравший на все приемное отделение: «Разряд! Мы его теряем!» — а теперь обреченно сообщающий медсестре точное время, в которое именно меня таки потеряли. То, что я ни с того ни с сего ожил, не столько обрадовало, сколько несказанно удивило штатного Счастливчика Общества, который как раз замахнулся, чтобы отвесить мне могучую, якобы способную привести меня в чувство пощечину. На мой взгляд, таким ударом можно было, скорее, снести мне голову, поэтому я предпочел не ждать, пока ладонь Димы впечатается в мою левую щеку, после чего мне, согласно заповедям христианства, придется подставить ему правую. Вместо этого я быстренько стряхнул с себя одну его руку, которой он держал меня за грудки, и еще быстрее ушел из-под второй. Счастливчик даже ойкнуть не успел, как я уже стоял за его спиной, а сам он, потеряв опору, растянулся на берегу Реки времени. Не знаю, что подумал о случившемся Дмитрий, зато я испытал законную гордость, понимая, что мой фокус сработал. Возможно, выпитое время и сократило общую продолжительность моей жизни, зато я снова приобрел ценную способность ускоряться, уже не раз пригождавшуюся в столкновении со всевозможными противниками. Между тем, пока я тащился от собственной изобретательности, несчастный Дима ползал на четвереньках, раз за разом обшаривая руками клочок берега, где только что лежала моя тушка.

— Лев! Лев, где ты?! — жалобно восклицал он при этом, отчего я впервые подумал, что, возможно, защитники вовсе не такие уж бессердечные ребята, как мне показалось раньше.

— Здесь я! У тебя за спиной!

Дима юлой крутанулся вокруг своей оси и уставился на меня с таким трепетом и восторгом, словно я и есть тот мессия, явления которого уже столько тысячелетий ждут все добропорядочные иудеи в Иерусалиме.

— Слава богу, цел, — закатив глаза, объявил сам себе Дмитрий. — Ты не представляешь, как ты меня напугал.

Ну с этим-то я как раз готов был поспорить. За последнюю неделю меня столько раз по-всякому пугали, что на этот счет мое воображение работало лучше, чем у Билла Гейтса, когда он рассуждает: на чем бы еще сделать бабок! Однако Счастливчика мои возражения явно не интересовали. Чувствовалось, что парень перенервничал и не успокоится, пока ему не дадут излить все свои печали и треволнения. К счастью, поводов к ним у Дмитрия было немного. Он довольно сбивчиво описал, как проснулся и с удивлением обнаружил, что в Доме никого нет. Как, обыскивая помещение за помещением, в какой-то момент так же, как и я, наткнулся на отрытую дверь черного хода. Как решил следовать за нами и буквально через пару десятков метров наткнулся на мое бесчувственное тело. Он так и не понял, что именно со мной случилось, но теперь, когда я очнулся, ждет подробного рассказа о том, что произошло со мной и Ханом, ответа, почему он так надолго вырубился после нашей схватки на ковре, и наконец объяснения, как мы с узбеком могли бросить его в отключке на кухне Дома.

Я вполуха слушал Счастливчика, а сам думал о том, есть ли какой-то способ убедиться, что передо мной действительно находится член Общества защиты волшебных животных по имени Дмитрий, или это какой-то морок, подосланный, чтобы сорвать мою спасательную миссию. С одной стороны, никто из моих новообретенных недоброжелателей не мог знать, что я появлюсь на «той стороне» именно в этот час и именно в этом месте. А посему у Дмитрия было очень много шансов оказаться тем, кем он выглядел. Но, с другой стороны, я точно знал, что настоящий Счастливчик сейчас должен спать в помещении штаб-квартиры, потому как сам Кот Ученый Барс Мурзоевич Васильев-седьмой-младший подтвердил, что разбудить Дмитрия может лишь поцелуй особы благородного происхождения. «Если ты и впрямь Дима, — думал я про себя, — кто ж тебя в таком разе облобызал?» Не знаю, к чему бы привели мои размышления. Не исключено, что я попросту еще раз ткнул бы Счастливчика, а возможно, и не Счастливчика вовсе, а некого Лжедмитрия, «Спящей красавицей», но тут он сказал нечто, что как нельзя лучше свидетельствовало в пользу его подлинности.