— У него самый красивый дом в порту. А ворота высотой с этот храм.

Дафна перебила жреца:

— Если ты действительно желаешь нам добра, то помоги добраться до Афин.

Священник посмотрел на солнце, которое поднималось все выше, и сказал:

— Гавань охраняется варварами, так что оттуда не сбежишь. Но жители Хиоса ненавидят варваров. Есть один рыбак. Зовут его Филак. Он живет на гористом западном берегу. Лодка у него старая, но выдерживала не один шторм. Он часто подолгу остается в море, когда его сети пусты.

— Ты думаешь, Филак рискнет переплыть Эгейское море?

— У него семеро ребятишек. Немного золота и серебра ему не помешает!

— Но откуда нам взять золото и серебро? — в отчаянии спросила Дафна.

— Идемте. — Старик повел их за храм и стал спускаться по узкой тропе вниз. Там они увидели обитую бронзой дверь.

— Когда варвары пришли, вход был засыпан, — объяснил жрец и толкнул дверь. Внутри небольшого помещения они увидели ценную утварь и посуду: кувшины, сковородки, миски, золотые чаши, стеклянные графины. Старик открыл один из дюжины сундуков из эбенового дерева. — Вот, берите. За это он довезет вас до столбов Геракла![53]

Гермонтим получил в подарок еще и кинжал. Дафна пообещала после удачной поездки вернуть золото храму Аполлона в Дельфах.

Рыбак оказался замкнутым человеком и не сразу проникся доверием к незнакомцам. Разговорить его удалось только тогда, когда они сказали, что золото для поездки им дал жрец из храма Аполлона.

— Знаете, на острове полно шпионов, с тех пор как здесь появились варвары, — произнес он, занимаясь починкой сети. — Скажите, сколько Зевс будет терпеть это?

— Боги иногда ходят дальними тропами. Но будь уверен, Греция не падет. Наши боги сильнее персидских.

— Сколько вы платите? — Он отложил сеть в сторону.

— Сто драхм сейчас и сто драхм, когда доберемся до берегов Аттики, — пообещал евнух, достав десять золотых монет.

— Двести драхм! Клянусь Зевсом и его братом Посейдоном! Столько денег сразу я никогда не имел! И даже никогда не видел! Когда отправляемся, если уж вы выбрали мою скорлупку?

— Как можно быстрее, — сказала Дафна.

— Мне нужны сутки, чтобы подготовить лодку. Можете пока спрятаться в каюте.

Жесткие доски каюты были более надежным убежищем, чем лесная чаща, в которой они ночевали последние ночи. Лодка, мягко покачиваясь на волнах, кряхтела и постанывала, как старый раб, которого гонят на работу. На небе Хиоса сияли звезды, лунный свет проникал в каюту, образуя загадочные тени. Дафна не могла заснуть, хотя очень устала. Евнух тяжело и часто дышал. «Какие мысли мучают его? При дворе царя он был уважаемым человеком, хоть и рабом. В Афинах же его тоже будут воспринимать как раба. Менять одно рабство на другое?» — думала гетера, поглядывая в его сторону.

— Гермонтим!

— Что, Дафна?

— Ты не передумал плыть в Аттику? Ведь это не твоя родина.

Заложив руки за голову, Дафна лежала на спине и смотрела в потолок, на который отраженная в волнах луна отбрасывала причудливые блики.

Гермонтим молчал. Это лишь убедило Дафну в том, что ее предположения верны.

— Ты должен решить сам. Если ты хочешь в Азию, я поплыву сама. Что ты собираешься делать?

Он долго молчал, обуреваемый сомнениями. Потом вдруг резко встал, вытащил монеты, положил их на доски и сказал:

— Вот деньги, Дафна. Если я до утра не вернусь, пусть рыбак поднимает паруса. Но я постараюсь вернуться!

Не успела Дафна ответить, как он уже спрыгнул на берег и пошел в сторону холмов. Постепенно его шаги затихли. Слышно было только поскрипывание лодки.

— Все это кустарщина! — ругался Фемистокл, бродя с Сикинносом по Акрополю, где сотни ремесленников были заняты восстановлением святилищ. — Нужно строить Афине Палладе новый храм, большой, грандиозный, который внушал бы уважение и варварам, как, например, храм Артемиды в Эфесе.

— Господин! — сказал Сикиннос (он по-прежнему уважительно называл Фемистокла господином). — Афиняне и так зовут тебя кротом, потому что ты везде роешь землю и всюду суешь свой нос. В результате ты приобретаешь не только друзей.

Фемистокл остановился и взял Сикинноса за локоть.

— Что ты хочешь этим сказать, мой друг?

— Не секрет, что ты настроил против себя аристократию. Она все сильнее боится влияния народа. Аристократы обижаются, что ими пренебрегают. Раньше крупные землевладельцы имели большой авторитет. Теперь же на первый план вышли строители и судовладельцы. Афины на пороге перемен. Ну что я тебе это говорю? Ты же сам знаешь!

Фемистокл вытянул вперед руку и указал на море, в сторону южного горизонта.

— Там лежит будущее Афин, Сикиннос! Я не устану повторять это. Надо перестроить трибуну народного собрания таким образом, чтобы ораторы смотрели на море. Может, тогда они поймут мою политику!

— Не пристало вольноотпущеннику учить своего господина. Поэтому прими совет друга: ты нажил себе уже достаточно врагов, когда поставил храм в честь Артемиды перед своим домом с надписью: «В знак благодарности за абсолютно правильный совет». Знаешь ли, больше всего на свете афиняне ненавидят непогрешимость.

— Да, — согласился Фемистокл. — Они дали мне это понять, устроив рядом с храмом место, куда палачи сбрасывают трупы повешенных, а также их одежду и веревки.

Сикиннос молчал, устремив свой взгляд на юг, туда, где протянулись стены до Пирея. У афинян наконец появилось чувство защищенности. А после двойной победы над персами, на суше и на море, каждый из них считал себя героем. Иначе чем объяснить поражение персов?

Фемистокл понимал, что его звезда клонится к закату. То, что афиняне ссылают своих лучших людей, служило слабым утешением. Неужели и его постигнет участь Алкивиада,[54]Мильтиада, Аристида?

У народа появился новый идол, Кимон.[55]Он всегда ходил в окружении хорошо одетых молодых людей, и если им навстречу попадался какой-нибудь оборванец, то кто-то из их компании должен был обменяться с ним одеждой. Кимон убрал заборы, ограждавшие его угодья, и разрешил каждому заходить на свои фруктовые плантации. В его доме была организована столовая для нищих и обездоленных. Так он приобрел огромное количество приверженцев.