– Когда ты уедешь отсюда, – сказала она, – ты, скорее всего, забудешь большую часть того, чему я тебя научила. Тут ничего не поделаешь. Если же ты запомнишь хоть что-нибудь, я хочу, чтобы это был совет, который дал мне мой отец, когда я была еще девочкой. Тогда из нашей семейной гостиницы только что съехал знаменитый писатель – очень капризный клиент. «Гертруда, – сказал мне отец. – Никогда не забывай, что сноб – это тот, кто начисто лишен вкуса». Я забыла этот превосходный совет, но, надеюсь, ты не будешь настолько глуп.

Маллори отпила еще чая, потом многозначительно посмотрела на меня своими необычно яркими и блестящими для пожилой женщины глазами, таким голубыми и проницательными.

– Я не очень складно умею говорить, но хочу сказать тебе, что в какой-то момент своей жизни я сбилась с дороги, и я верю, что ты был ниспослан мне – может быть, моим любимым отцом, – чтобы вернуть меня миру. И я благодарна тебе за это. Ты заставил меня понять, что хороший вкус – это не то, что снобы получают по праву рождения, но божий дар, который можно обнаружить в самых неожиданных местах и у самых неожиданных людей.

И вот, глядя на измученного владельца «Мадраса», сжимавшего миску простой, но такой вкусной рыбной похлебки в конце рабочего дня, я вдруг понял, что отвечу этому невыносимому человеку, когда он в следующий раз сообщит мне, какая это честь для меня, единственного иностранца, когда-либо завоевывавшего место среди французской гастрономической элиты. Я передам ему слова Маллори о парижских снобах и, может быть, дам ему немного подумать о них, а потом наклонюсь к нему и спрошу, слегка брызнув слюной:

– А? Как вы думаете?

На церкви неподалеку пробило час. Впереди, пробуждая мою совесть, замаячили заботы завтрашнего дня. Я в последний раз взглянул на «Мадрас» и, отставив сантименты, развернулся на каблуках и пошел дальше по улице Муфтар, оставляя позади дурманящий запах махли-ка-салан, летучее напоминание о том, кем я был, быстро развеивавшееся в парижской ночи.

– Гассан? Это ты?

Из кухни пентхауса раздавалось позвякивание намываемой в раковине посуды.

– Да.

– Это потрясающе! Три звезды!

Мехтаб вышла в коридор. С новой эффектной прической, глаза подведены, как у мамы, в лучших шелковых сальвар-камиз, она улыбалась и протягивала мне навстречу руки.

– Ага. Неплохо так, – сказал я, прищелкнув языком, как было заведено в детстве.

– Я так тобой горжусь. Ах, как жаль, что с нами нет мамы и папы. Мне кажется, я сейчас расплачусь.

Однако по ее виду было совсем не похоже, что она готова была заплакать. Вместо этого она меня больно ущипнула. Я охнул. Она погрозила мне пальцем; золотые браслеты на ее руке яростно зазвенели.

– Ах ты, паршивец! Не позвонил мне и не рассказал! Позоришь меня перед соседями! Почему я должна узнавать такие новости от чужих?

– Ах, Мехтаб, я хотел, понимаешь, но был ужасно занят, да. Узнал только перед открытием, телефон все время трезвонил, клиенты приходили. Каждый раз, когда я пытался тебе позвонить, на меня валилось одно дело за другим.

– Отговорки.

– Так кто тебе рассказал?

Лицо Мехтаб внезапно смягчилось. Она приложила палец к губам и сделала знак, чтобы я шел за ней.

В гостиной на нашем белом кожаном диване сидела Маргарита, ее глаза были закрыты, она засыпала; голова ее медленно клонилась назад, но в последний момент падала вперед. Она обеими руками обнимала сына и дочь, которые сладко спали, уложив голову ей на колени, свернувшись клубочком под одеялами, которые были извлечены из личного запаса Мехтаб. Личики детей не выражали ничего, кроме глубочайшей и трогательной невинности.

– Они такие милые, правда? – прошептала Мехтаб. – И послушные. Съели весь мой обед.

На лице моей сестры было написано полное счастье – счастье от того, что в доме наконец-то появились дети. Она всегда мечтала о детях, но этой мечте так и не суждено было сбыться – не судьба.

Но потом она проворчала, совсем как тетя, с таким выражением лица, будто набрала полный рот лимонов:

– Она единственная из твоих друзей, кто рассказал мне, что ты получил звезду. – Мехтаб опять ущипнула меня, но на этот раз не так сильно. – Принесла мне эту газету, «Франс суар». Такая милая девушка. И рассказала мне все о своем муже. Вот ведь скотина! Они столько выстрадали, и она, и малыши… И почему ты мне не рассказал, что она переехала в Париж?

К счастью, на данный момент я оказался спасен от очередной атаки Мехтаб, потому что Маргарита открыла глаза и увидела, что мы смотрим на нее из дверей. Нежная улыбка озарила ее лицо. Она подняла палец, предлагая нам подождать, и медленно, осторожно освободилась от ручек своих детей, которые все еще продолжали крепко спать.

В коридоре мы тепло обнялись и поцеловались.

– Поверить не могу, Гассан. Так здорово.

– Для меня это был просто шок. Гром среди ясного неба. – Я взял обе ее руки и крепко сжал, глядя ей прямо в глаза. – Спасибо, Маргарита, что пришла сюда. Что рассказала все моей сестре.

– Мы пришли сразу же, как узнали. Это было настолько невероятно. Мы должны были прийти и поздравить тебя. Немедленно! Неслыханный успех… Мадам Маллори была права!

– Я думаю, там, на небе, именно это она сейчас и говорит папе.

Мы рассмеялись.

Мехтаб, войдя в образ тетушки, свирепо шикнула на нас, прижав палец к губам, и сделала знак, чтобы мы перешли говорить в другой конец квартиры, на кухню. Там мы взяли себе по табурету от мраморного стола, и Маргарита рассказала, как у нее идут дела на Монпарнасе, какой приличный человек мсье Пико, не кричит, не тиранит персонал, как многие другие шеф-повара.

– Я никогда этого не забуду, Гассан. Мы обязаны тебе всем.

– Я ничего не сделал. Только один телефонный звонок.

Я достал из холодильника бутылку ледяного «Моэт э Шандон», откупорил над раковиной и налил шампанское в старинные янтарного цвета бокалы. Маргарита, освеженная сном, была очень разговорчива.

– Так приятно было опять увидеть твою сестру, после стольких лет. Она была к нам так добра, когда мы просто без предупреждения появились на пороге. Так добра к детям. А уж как она готовит! О-ла-ла! Совсем как ты. Она накормила нас обедом. Очень вкусно! Острая похлебка из говядины, такая густая, идеально для холодного вечера. Так не похоже на наше мясо по-бургундски.

Мехтаб сидела с царственным видом и была очень довольна, хоть явно этого и не выказывала: ее блюда так хвалили, так смаковали. Она притворялась, будто не слушает наш разговор, и накладывала мне на тарелку мой поздний ужин.

– Иди сюда, Маргарита! – сказала она, двигая по столу блюдо со сластями. – Ты должна попробовать мою морковную халву. И надо обсудить прием в честь Гассана. Меню. И кого мы позовем. – Моя сестра обернулась ко мне и почти что рявкнула: – Иди. Иди умойся!