– Должно быть, он ревнует, – прошептал Данте, бросив взгляд на авантюриста былых времен и снова опуская глаза на личико спящего сына.

– Вряд ли. Скорее он был бы доволен, – мягко возразила Рея. Она прощалась в душе с фантазиями юной девушки, в то время как глаза ее не могли оторваться от профиля любимого мужа. Они молча шли по гулкой галерее, пока не остановились перед другим портретом. На этот раз шаги замедлил Данте.

– Похоже, эта картина совсем тебя очаровала, – пробормотала Рея. Она невольно вздохнула, вспомнив, сколько всего случилось с того дня, когда их семья собралась вместе, чтобы позировать для этого портрета.

Данте улыбнулся, с трудом оторвав взгляд от фиалковых глаз герцогини на портрете, прежде чем перевести его на изображение Реи.

– Когда-нибудь я расскажу тебе, о чем мечтал один молодой человек и как в один прекрасный день он понял, что жизнь подарила ему все, о чем он только мог подумать, и даже много больше того. Поверь мне, Рея, я сейчас ни о чем не жалею, – с мучительной неопределенностью сказал он. Заметив растерянное выражение ее лица, Данте усмехнулся и, крепче прижав к себе жену, пошел дальше.

Рея дотронулась до теплого свертка у него на руках и весело рассмеялась.

– Немного поздно жалеть о чем-либо, милорд. Пришло время позаботиться о жене и сыне.

Застыв у окна своей комнаты, Данте молча смотрел на сады, разбитые на террасах. Его взгляд скользнул с аккуратно подстриженной изгороди из тисовых деревьев к розовым кустам, перенесся вдаль, к пруду и парку… Он тяжело вздохнул. Редко в своей жизни приходилось ему испытывать такой покой. Теперь он понимал, почему Рея так любила свой старый замок. Услышав за спиной нежный голос жены, он резко обернулся, пожирая ее глазами, пока она склонилась над сыном, что-то шепча на ушко малышу. Золотые волосы рассыпались у нее по плечам и немного прикрыли лицо, смешавшись с каштановыми кудрями ребенка, который доверчиво сосал ее грудь. Крохотные ручонки шарили по телу матери, пока мальчик жадно глотал, припав к ее груди, вряд ли отдавая себе отчет в силе материнской любви, которая в тот миг окружала его теплом и заботой.

– Я уже поблагодарил тебя за то, что ты назвала его Кристофером? – спросил Данте. – Честно говоря, я этого не ожидал.

– Я не забыла ничего из того, что ты когда-либо рассказывал о себе, – призналась Рея, ее пальцы ласково перебирали нежные кудряшки, пышным ореолом украшавшие крохотную головку их сына. – Ведь капитан Кристофер так много значил для тебя, может быть, даже больше, чем твой родной отец. Мне казалось, тебе будет приятно увековечить его имя, назвав своего первенца Кристофером в его честь. – Она легким поцелуем коснулась теплого лобика малыша. – И еще я благодарна, что ты не возражал, чтобы он носил и имя Доминик. Это так много значит для моих родителей. Почему ты захотел, чтобы он носил наше родовое имя?

Данте неловко поежился, ему было как-то не по себе при мысли о собственном благородстве.

– Дело в том, что мне иногда кажется… – Он запнулся, с трудом стараясь подобрать подходящее слово. Это ему так и не удалось, и тогда он решил просто сказать все как есть. – Мне кажется, что я привязался к твоей семье, Рея. И несмотря на то что наш сын в первую очередь Лейтон, мне всегда хотелось, чтобы он чувствовал себя еще и членом семьи Доминик, – с трудом выдавил Данте.

Рея опустила глаза к крохотному личику у своей груди, заметив, как нежно затрепетали ресницы сонного малыша. Она осторожно поднялась на ноги и отнесла ребенка в деревянную колыбельку, стоявшую у изголовья их супружеской постели, бережно уложила уснувшего сына и укутала его теплым покрывалом. Мальчик завозился, и она поправила покрывальце, глядя на него с улыбкой, полной любви. Малыш зевнул и погрузился в безмятежный сон, каким может спать только новорожденный.

Рея распрямилась, устало потирая затекшие плечи. Из груди ее вырвался вздох удовлетворения, когда она почувствовала, как сильные пальцы мужа разминают ноющие мышцы. И скоро уже его теплые губы коснулись нежным поцелуем ее шеи, так что мурашки предвкушаемого удовольствия побежали по спине. Откинувшись назад, она позволила его рукам скользнуть ниже, приподняв пышные полушария налитых грудей, которые нетерпеливо выглядывали из-за распахнувшегося корсажа платья.

– Не пора ли остановиться, миледи? – шепнул Данте ей на ухо, губами и языком лаская нежную раковинку. Он крепко стиснул жену, прижав к мускулистым бедрам, и, несмотря на несколько нижних юбок, Рея почувствовала его напрягшуюся плоть. Руки Данте нетерпеливо скользнули под шелк. – А может, пришло время вновь познакомиться?

– Но ведь нас ждут в салоне, милорд! – прошептала Рея, чувствуя, как бешено колотится сердце.

– Не в моих привычках оставлять леди разочарованной, – промурлыкал супруг, слегка сжав ей плечи, чтобы заставить ее обернуться. Когда же он увидел ее внезапно вспыхнувшее лицо, то не смог сдержаться: коротко и хрипло застонав, Данте впился голодным поцелуем в губы Реи. – Ты же сама завлекла меня. Или ты просто дразнила меня, бросив мне вызов и усомнившись в моей мужественности, как будто рождение Кристофера, было лишь чистой случайностью?!

– Данте, – задыхаясь, запротестовала Рея. Она чувствовала, как растущее смущение охватывает ее, но, несмотря на это, сама подняла к мужу лицо и почувствовала, как он накрыл ее рот своими твердыми губами. И, трепеща в каменном кольце его рук, она вновь счастливо осознала, что он имеет над ней такую власть, которая способна заставить ее забыть все на свете, кроме Данте Лейтона.

А Данте задрожал, ощущая ответный трепет любимой. Он весь горел от едва сдерживаемой страсти. Торжествующая улыбка скривила его губы, когда он склонился к жене и, подхватив ее на руки, широким шагом направился к огромной кровати.

– Данте, но если кто-нибудь начнет нас искать?

Данте приник к ее губам. Наступило молчание, и когда он наконец оторвался от нее, у Реи захватило дух.

– Забудь о них. Больше никто никогда не осмелится встать между нами, – твердо пообещал он и склонился к ней, чтобы делом подтвердить свои слова.

Моя гордость пала вслед за ушедшим счастьем.

Вильям Шекспир

Сивик-Мэнор напоминал припавшего к земле хищного зверя, готового одним прыжком сорваться со скалы в море. Конечно, это здание трудно было назвать красивым в общепринятом смысле слова, но была в его толстых стенах из грубо отесанного серого камня и черепичной крыше какая-то непостижимая прелесть. Когда в небе сияло солнце, его лучи заставляли сверкать геральдические фигуры на старинных витражах стрельчатых окон, а из сада, протянувшегося вдоль восточной стены дома, доносилось нежное благоухание роз. К сожалению, цветные витражи не нарушали унылого серого тона, преобладавшего вокруг. А к юго-востоку, за хозяйственными постройками и старой конюшней, далеко за запущенным садом, где ветками деревьев привыкли лакомиться олени, там, где на горизонте вставали невысокие холмы, лежала деревушка Мерлей.