Но она верила ему или, скорее, в него, и, что бы ни говорили ее спутники, им бы не удалось убедить ее не вверять себя ему полностью. Ему нужно было лишь предоставить ей возможность. Поэтому он последовал за ними, держась на некотором расстоянии. Вскоре он увидел, что она возвращается к нему с выражением мрачной решимости в серых глазах.

Увидев, что он приближается, она пошла медленнее, и казалось, что она слегка вздрогнула.

Он улыбнулся, и поднял руку, приветствуя ее:

— Я надеялся, что ты вернешься. Затем он нахмурился: — Где твои друзья?

— Они не придут, — ответила она дрожащим голосом.

— Мне очень жаль. Надеюсь, я никого не обидел. — Он остановился прямо перед ней. Ее светло-каштановые волосы слегка развевались на ветру, и, отражая его собственное сияние, ее глаза светились. Она и вправду была прекрасна.

Она быстро оглянулась назад, словно ожидая, что они появятся на горизонте в любой момент.

— Нет, Магистр, вы никого не обидели, — ответила она, снова поворачиваясь к нему и переводя дух. — Они просто… не уверены, что вам можно доверять.

— Понятно. Ну а ты?

Она попыталась улыбнуться:

— Ведь я-то здесь.

— Вот и отлично.

— Ну а что дальше?

Он напрягся, чтобы сдержать прилив ликования. Он ждал этого одиннадцать лет. Одиннадцать лет изоляции и однообразного утомительного света.

— Все очень просто. Когда ты будешь готова, я положу руки на твой церилл и таким образом помещу свою сущность, свою квинтэссенцию в твой камень, ибо сейчас я всего лишь Волшебная Сила. — Отчасти это была правда — он действительно собирался направить свою силу в ее камень, чтобы таким образом завладеть ее телом. — И в этот момент мы с тобою станем связаны друг с другом так, как немногие были связаны когда-либо. — Он сказал правду, но не собирался объяснять ей, что это значит на самом деле. — Я больше не буду существовать независимо от тебя. Моя жизнь будет связана с твоей. — Это тоже правда. Ее тело станет сосудом для его силы и его сознания. И пока она жива, он будет жить внутри нее. А она будет жить вечно.

Таммен слегка вздрогнула.

— Все в порядке? — спросил он.

— Да. Все хорошо. — Она прикусила губу. — И как только это будет сделано, вы сможете покинуть это место? И будете в состоянии помочь нам?

— Дорогая моя, как только это будет сделано, мы сможем отправиться куда угодно в Тобин-Сере. И вся сила, которою я владею, будет протекать через твой церилл. Все это правда.

Она задумалась еще на минуту. Когда она думала, он почувствовал приближение ее спутников. Надо было спешить.

«Быстрее! — хотелось ему прикрикнуть на нее. — Я не позволю тебе все погубить!»

Но в следующее мгновение она кивнула; ей даже удалось слегка улыбнуться.

— Хорошо, — сказала она. — Я готова.

А она храбрая. Надо отдать ей должное.

— Закрой глаза. И протяни мне свой церилл.

Она сделала, как ей было сказано. В этот момент показались ее спутники.

— Ты предоставляешь мне доступ к своему цериллу добровольно и безоговорочно?

— Да.

Он протянул руку к светящемуся голубому камню.

— Нет! — крикнул один из магов.

Он засмеялся. Теперь они уже ничего не могли поделать.

У Таммен неожиданно широко открылись глаза, но даже она теперь была не в силах остановить его. Она дала свое согласие. Он положил руки на ее кристалл, и желтый свет вырвался из него так внезапно и так ярко, что даже ему пришлось закрыть глаза, ему, так долго не видевшему ничего, кроме света.

И, используя ее церилл в качестве входа в ее сознание, он вошел в нее. Она закричала и протянула руку к своему ястребу, пытавшемуся использовать ее силу, чтобы изгнать его. Но было слишком поздно. Он снова засмеялся и, используя свою силу, направил ее через церилл Таммен, убив птицу выбросом энергии, столь мощным, что от нее не осталось ничего, даже пепла. Точно так же, как и огонь, убивший его в Великом Зале давным-давно, не оставил по себе ничего.

Через минуту, когда темнота снова спустилась над равниной, Мирон — птица его молодости — села к нему на плечо. Или, скорее, на плечо Таммен. Они теперь были одним целым. Он чувствовал, как она борется с ним. Он слышал ее крики, хотя и не позволял, чтобы они прозвучали вслух.

— Ты не можешь сражаться со мной, — сказал он ей. — Твое тело теперь принадлежит мне. Оно никогда не умрет и даже никогда не почувствует боли. Но оно никогда не будет больше твоим.

— Почему ты это сделал? — всхлипнула она.

Он отстраненно наблюдал за приближением ее друзей, решив проявить к ней некоторое снисхождение, пока они не подойдут к нему. После этого он не позволит ей даже общаться с ним.

— Потому что могу, — ответил он. — Потому что ты мне позволила. Потому что это — единственный способ, дающий мне возможность отомстить.

— Но…

— Твои друзья почти уже здесь, и я не могу позволить, чтобы твой голос звучал у меня в голове, когда они подойдут к нам.

— Ты никогда не заставишь меня замолчать, — ответила она. — Никогда. Мне плевать, что когда-то ты был самым могущественным магом в истории Тобин-Сера, тебе не победить меня. Я найду способ…

— Хватит! — оборвал он, надавив всей своей силой на ее разум. — Я уже сломил тебя. Ты никак не сможешь спасти себя. И скажу, чтобы все было ясно: я не был самым могущественным магом в истории страны при жизни — то есть моей первой жизни, — но скоро буду. И даже все маги Тобин-Сера не смогут противостоять мне. Благодаря тебе я могу никого и ничего не бояться.

Он даже не позволил ей ответить. Наверняка она снова плачет, прося у него пощады. Но он никогда больше не будет слушать ее мысли.

Ее друзья уже были совсем близко, и он улыбнулся, наблюдая, как они подходят.

— Ты должна сказать, чтобы они бежали, — поддразнил он ее, раздирая ей душу своим хохотом. — Ты должна попросить их спасаться, пока еще можно.

Он чуть не рассмеялся вслух. Он так хотел насладиться происходящим. И это лишь начало, только первые шаги на пути, который в конце концов приведет его к Бадену, Транну, Оррису и, конечно, к Джариду с Элайной.

— Но я забегаю вперед, — сказал он ей. — Все это произойдет в свое время. Сначала — эти двое. После одиннадцати долгих лет я наконец могу начать мстить.

Она ничего не могла поделать. Она была не в состоянии даже закричать. Сартол, казалось, похоронил ее разум и душу за каменной стеной. За исключением того, что она чувствовала все — боль, горе, унижение. Смех Сартола был подобен ножу, вонзающемуся в грудь. Но она не могла выразить ни одно из этих чувств. Отба — единственная птица, которую она когда-либо знала, — была мертва, стертая с лица земли выбросом энергии из ее собственного церилла. И она не могла даже слезинки пролить по ней.