− Ирак − цель попроще, − сказал Абу. − Я знаю наших генералов, они продажны, и с ними обо всем легко договориться. К тому же мы разделены многими амбициями, а Иран − целостен, могуч, и лидеры его возвышены народом. А его запасы нефти и газа − главные в мире.

− Наверное, ты прав, − отозвался Хабибулла. − Но если они покушаются на мусульман, нам тоже стоит предупредить их о своей силе…

− Каким образом?

− Возможно, я посвящу тебя в свои мысли. Но − позже, позже…

− Хорошо, − сказал Абу. − Но я не понимаю одного: если мы захватим Европу, то Америке, вероятно, сегодня это и на руку. Ей на руку и слабая Россия, и ее дрязги с Китаем. Но ведь ей совсем не на руку наше шествие по планете?

− Будет война, − равнодушно кивнул наставник. − Но кто из правоверных боится войны? У нас есть Аллах, а что есть у них? Ракетами и бомбами ничего не решишь, если трясешься на свою жалкую шкуру и одновременно жаждешь добычи. Рано или поздно ты должен ступить на землю, которую бомбил издалека. А что ждет тебя − захватчика, неженку и труса среди тех, кого ты пытался растоптать? Сейчас они это не понимают, а поймут тогда, когда будет поздно. У Америки нет будущего. Раньше ее объединял консерватизм и христианская религия. Консерватизм убит псевдо-культурой, насаженной дьяволом, а христианство подменили сотни суетных сект. Их страну захлестнул поток нелегальных пришельцев, их миллионы. Они приехали за долларом, их цель − не укрепить Америку, а составить личное состояние. Ты знаешь это лучше меня. Эти люди не ведают историю страны, ее традиции, им наплевать, кто президент и сенаторы, и что будет завтра; главное для них − собственный желудок, личный дом и автомобиль. Прежние ценности Америки умерли, как и те, кто их создавал. Раньше Америка была плавильным тиглем всех рас, сейчас − сборище группировок и национальных общин. Пройдет совсем немного времени, и все это подкосит ноги исполина, он рухнет. Но прежде, чем рухнет, попытается, спохватившись, договориться с нами о паритете. Или − открыто провозгласит свой штаб с мировым правительством. Их МВФ, ВТО и Всемирный банк − предтечи министерств финансов, торговли и развития объединенного мира. Но − напрасно! Повторяю: они опоздают. Им помешают разногласия и либерализм, трусость и меркантильность. Мы, мусульмане, не войдем в этот их суррогатный мир. Мы будем диктовать все и всем! И наша задача − не в социальном, а в религиозном объединении. Социальное происходит сейчас, религиозное − задача грядущего десятилетия. Мы должны быть едины и непримиримы, избегая разнотолков Корана. Разнотолки будут тягчайшими преступлениями, уясни это, Абу. Наша суть − абсолютная нетерпимость к инакомыслию.

− Это я понимаю, учитель…

− К сожалению, − доверительно произнес Хабибулла, − многие уважаемые наши люди еще не сознают, что мы должны показать Америке крепкие зубы уже сегодня. Мол, таковое нам покуда невыгодно, сопряжено с риском… Но ведь они ослеплены своим могуществом и не принимают в расчет никакое сопротивление. В стране, где живет пять процентов населения планеты, а военный бюджет составляет пятьдесят процентов от затрат на все мировое вооружение, конечно же, готовятся к агрессии. Затраты в четыреста миллиардов долларов на армию были немыслимы, когда они противостояли вооруженным до зубов Советам, а сейчас эта сумма − данность… − Он запнулся. Затем, усмехнувшись, выставил ладонь в сторону собеседника, продолжив насмешливо: − Ладно, я утомил тебя своими размышлениями вслух… А скажи-ка ты мне вот что… Был тут у меня на днях спор с одним человеком… Возможно ли с земли отключить управление пассажирским или военным самолетом? Чтобы летчик не сумел повлиять на полет, и тот бы продолжился так, как последуют команды с земли?

− Тот, кто утверждал такое, проиграл спор, − сказал Абу. − Если как-то вывести из строя автопилот, летчик возьмет управление на себя.

− То есть, подобное невероятно в принципе?

− Для этого надо создать целые конструкции, внедрить их, испытать, обучить наземного оператора на станции слежения…

− Ну, хватит, хватит, − отмахнулся Хабибулла. − Спор и в самом деле был глуп. Другое дело, я думал, что у современной техники куда больше возможностей… − Он сонно потер глаза. − Жду тебя завтра, − сказал утомленным голосом. − Завтра ко мне придут друзья, и мы сможем вместе молиться. Приходи и ты.

Следуя на такси к отелю, Абу анализировал свое свидание с проповедником. Задание ЦРУ он выполнил, сказав то, что должен был услышать собеседник. Из разговора же вытекало следующее: Хабибулла имеет отношение к реализации в США некоего теракта, − вероятно, с помощью начиненного взрывчаткой самолета. ЦРУ о таком плане знает. Он, Абу, покуда используется обеими сторонами втемную. Американцы с его помощью, возможно, стремятся укрепить данную мысль в голове Хабибуллы и его сподвижников, а те, в свою очередь, способны привлечь к исполнению акции Абу, что также устраивает ЦРУ. Что это означало по сути? Экстремисты, взращенные и выпестованные Америкой, некогда слепо повиновавшиеся всем ее указаниям, ныне превратились, раздробясь, в самостоятельные силы, пускай и напичканные агентурой старых хозяев. Однако надменные приказы из-за океана остались в прошлом, настала пора отчужденности, тонких интриг, теневых комбинаций и в лучшем случае − временных договоренностей. Устремления Хабибуллы и его сподвижников явно пытались использовать с дальним прицелом, исподволь подогревая их. Абу был лишь одним из элементов многоступенчатого плана неведомой ему операции.

Игра вырисовывалась долгой и опасной. Предстояло решить, что следует докладывать Дику, а что опустить в отчете. Например, интерес Хабибуллы к управлению летательными средствами извне. Стоит ли говорить об этом? Такой вопрос раскрывает для него, агента, суть его миссии. А понравится ли осведомленность Абу начальству?

С другой стороны, его контакт могли фиксировать со стороны, и понравится ли начальству лукавство Абу, умолчи он об интересах Хабибуллы?

Ему придется быть откровенным. Он выбрал ту сторону, на которой теперь поневоле придется добросовестно и взвешенно играть. Ему чужды его хозяева, но разве ему близок Хабибулла? И для тех, и для других − он всего лишь инструмент. И его задача − стать инструментом не одноразового, а долгого и ценного использования. Иного уже не дано.

Капкан захлопнулся.

Возможно, я неверно повел себя с этим господином Уитни, проявив непочтение и заносчивость, к чему он явно не привык. Тон и замашки у него были явно диктаторскими, и уж не знаю, как он обходился со своими подчиненными, но в своей семье спуску, чувствуется, не давал никому. Суровый дядя. Лет пятидесяти, но моложавый, крепкий, с жестким волевым лицом, чьи черты, однако не были грубы, а весьма аристократичны, и − проницательными, недружелюбными глазами. Их холодно изучающий взор давил, буквально пригвождая к месту. Вот я, наверное, и взъершился, интуитивно почувствовав себя, как жук под лупой.