— Ведь именно так твое предложение и смотрится, — не унималась моя гордость.

— Купи-продай, правда?

— Господи, в кого ты такая дура? — Виктор вдруг до боли прижал меня к груди. — В папу, маму или в сестру? — К счастью, он быстро отстранил меня от себя, не переломив пары ребер, но рук с плеч не убрал. — Я скажу тебе одну вещь, которой меня научила жизнь: женятся по расчету, а по любви только разводятся. Скажи, что я не прав?

— Ты не прав.

— Ну как же… — его голос дрожал от смеха. — Доказательства твоей теории где? Возьмем хотя бы нас с тобой. Мы уже раз поверили в силу любви и обожглись. Стоит ли ждать чуда во второй раз? Или стоит строить свое счастье вот этими руками, — он сильнее сжал мне плечи и поцеловал в лоб, — и вот этой головой. Сердце насиловать не надо, а то моторчик раньше времени забарахлит. Ну чего все молчишь? Хочешь, чтоб как в сказке, принц на колени перед тобой встал? Так я могу…

Я еле удержала его за плечи и почти плюнула в лицо:

— Ты не принц!

И он не задержался с ответом:

— Да и ты, знаешь ли, не принцесса…

Я не успела обидеться на замечание Виктора. Его руки переместились на мою талию, и ноги перестали касаться пола, но теплее не стало — когда Виктор ткнулся носом мне в грудь, я заледенела до кончика ногтя.

— И именно этим ты мне нравишься. И еще тем, что не жалуешься Морозко, что тебе жутко холодно.

Он подсунул руку мне под колени и осторожно, ступая бочком, вынес меня в коридор.

— Только посмей пойти следом! За шкирку и в мусоропровод…

— Ты сейчас серьезно? — спросила я, с опаской вглядываясь в темноту, скрывающую Чихуню и мой ночной кошмар.

Из бреда, который Веселкин выдает пулеметной очередью со вчерашнего вечера, практически невозможно вычленить здравые мысли и, главное, реальные угрозы. С увольнением сестры он, скорее всего, не шутил… А с котом?

— Нет, конечно, но он меня понял, — Виктор коснулся кончиком носа моего носа. — Ни оливок, ни сыра больше не увидит. А он за жратву и душу, и бабу продаст… Так что с ним я договорюсь, не переживай.

— А с кем еще договоришься?

— А что, с кем-то еще надо договариваться? — почти в голос рассмеялся Виктор, переступая порог жилой комнаты. Конечно, в этот момент мы оба подумали о Вадиме. — Я с кем угодно договорюсь.

— Даже со мной? — это я уже спрашивала с дивана, откинувшись головой на подушку. Ту, на которой Виктор спал.

Он нагнулся ко мне, но не поцеловал.

— А эту задачу я оставлю Ирине Павловне. Она с ней справится. Уговаривать глупых школьниц быть умными как-никак часть ее работы.

Он продолжал нависать надо мной.

— Что? — спросила я, не вынеся его туманного взгляда.

Виктор чуть тряхнул головой:

— Не могу решить, чего больше сейчас хочу: поцеловать тебя или просто смотреть… На тебя.

Я сглотнула слишком громко и, спасая свою честь, выдала:

— Надень очки и смотри хоть до утра. Рядом ребенок…

— To есть не будь рядом ребенка…

Его губы были теперь в миллиметра от моих, и я пустила в ход руки. Он сел и потер грудь, будто я действительно его ударила.

— Не будь этого ребенка, тебя бы здесь не было… — огрызнулась я для пущей важности.

Виктор лег рядом и попытался вытащить из-под моей головы край

подушки для себя, но моя голова была сейчас слишком тяжелой от неприятных и малость опасных мыслей, и Веселкин остался ни с чем. Потому просто заложил за голову руку.

— Я же сказал, что собирался приехать…

— Я бы тебя на порог не пустила, — отрезала я громким шепотом.

— Я это знал и планировал пригласить тебя на бизнес-ланч, чтобы потянуть время до воскресенья, когда можно было взять с собой тяжелую артиллерию…

Глеб зашевелился, и мы затихли. Глазки открылись, губки что-то прошептали, и Рыжик снова провалился в сон. Однако выдохнуть я не успела. Во сне он подполз ко мне и водрузил на талию маленькую ручку, чтобы крепче прижаться к моей спине. Видимо, перепутал с мамой…

— Ну вот, опередил, — шепотом рассмеялся Виктор и громко театрально вздохнул:

— Встану в очередь.

— Твой номер шестнадцатый…

Я отодвинулась от Виктора на два лишних сантиметра. Это в рамках дивана была аж целая нейтральная полоса!

— Огласи, кто в списке. Я договорюсь пройти без очереди.

— Не смешно!

Я забыла про шепот и замерла, но Глеб не пошевелился. Фу…

— А я разве пытаюсь тебя рассмешить? Я ни с одной женщиной не был настолько серьезным.

Я уставилась в потолок, чтобы думать если не об Англии, то хотя бы о побелке, пусть тот и не требовал ремонта. Его требовала я, чувствуя себя с ног до головы липкой от присутствия в моей постели двух абсолютно незнакомых мне мужчин. Хотя и сомневалась, что контрастный душ остудит мозг и женскую природу, которой Веселкин-старший играл так же легко, как и словами.

— Так какие планы на завтра? Павловск? Или ты предпочитаешь такое место, где детей развлекают не родители?

Я зажмурилась, почувствовав на ресницах влагу. К чему слезы? К злости или отчаянию? Я не желала, чтобы меня включали в эти "родители"!

— А если я скажу, что никуда не поеду с вами? Ты говорил про одну ночь. На эту ночь я тебя и пустила.

Он молчал, наверное, секунд десять, а для него это было уже очень долго.

— Ира, давай не начинать с начала… Что, думаешь, я у Гордеевых не мог остаться? Я пришел к тебе, потому что хочу, чтобы ты была с нами. С этого дня и "со-он", если по-английски тебе будет понятнее.

Я повернула к нему голову — тело, стараниями Глеба, и до того смотрело на его отца, а вот моя шея безумно затекла от необходимости быть подальше от незваного квартиранта. Темно… Моих влажных глаз все равно не видно.

— А ты спросил, хочу ли этого я? — шепот дрогнул, на некоторых звуках сорвавшись на фальцет.

— Спросил. И ты согласилась, — из голоса Веселкина исчез весь смех до последней ноты. — Посмотри на свой палец, если у тебя память девичья. Мне казалось, ты взрослая женщина и понимаешь, что к чему… Понимаешь, где кончается игра.

Он вдруг сел и уставился в зашторенное окно, ко мне спиной. Ссутулился и явно проверял кулаком наличие щетины. Он отлично вечером побрился. Как на свидание, прямо…

— Я соглашалась только на игру, — почти проплакала я срывающимся шепотом. — Не больше…

— Иногда жизнь решает за нас, а мы просто подчиняемся ее решениям. Кто-то называет это, плыть по течению, а я считаю это несопротивлением судьбе. Порой кажется, что обстоятельства тебя давят, а бог тебя по какой-то непонятной причине ненавидит, а потом понимаешь, что просто надо было взобраться с крестом на Голгофу и чуть пострадать…