Под ударом танковой бригады Яковлева японская пехота остановилась, зарылась в землю, выставила батареи противотанковых орудий и выпустила вперед волны никухаку когеки – людей-бомб, которые бросались под танки и подрывали их вместе с собой. Никакой паники, никакого отступления, офицеры и унтер-офицеры действовали инициативно: мы готовы биться об заклад, что Жуков хотел бы командовать такими войсками. Во второй половине дня он бросил в новую атаку еще 200 танков 7-й и 36-й механизированных бригад – последней командовал комбриг Федюнинский, который в дальнейшем станет одним из ближайших сподвижников Жукова, – и снова потерял половину танков. Но японский план был сорван. Тем более что продвижение левофлангового ударного отряда Комацубары остановлено настоящим ливнем огня артиллерии, которую Жуков отказался отводить. У Кумацубары не осталось иного выбора, кроме как ночью уйти за реку, на прежние позиции. Он потерял 20 % личного состава и более половины своих танков. Оставшиеся дни июля японцы безуспешно пытались выбить красноармейцев с плацдарма на восточном берегу. В частности, 23 июля, получив дополнительную артиллерию из Японии, 23-я дивизия предприняла фронтальную атаку. Но на 25 000 снарядов, выпущенных японцами за три дня, советская сторона ответила вдвое более интенсивным огнем. Сражение затягивалось, а в этой ситуации советская сторона была сильней. Она готовилась к продолжительной операции, а японцы – к короткому сражению. Мощь советской артиллерии увеличивалась, ее огонь изматывал противника. Жуков позволил провести ряд контратак с целью расширить плацдарм на восточном берегу. Это было очень важно: плацдарм позволял ему перейти в решающее наступление, не тратя времени и сил на форсирование реки. Однако в этих атаках погибли двое лучших из подчиненных ему командиров – Яковлев и Ремизов.

Строгость Жукова – к себе самому и к другим – могла быть и контрпродуктивной. Так, в ночь с 11 на 12 июля два батальона 603-го полка 82-й дивизии дрогнули и побежали, открыв во фронте брешь в 5000 метров, чем могли воспользоваться японцы. Не имея никого, чтобы закрыть прорыв, Жуков направил туда… Ортенберга, заместителя главного редактора «Красной звезды»! 82-я дивизия была территориальным соединением без всякого боевого опыта, большинство ее военнослужащих даже не имели формы[276]. 12 июля Жуков получил телеграмму, подписанную Ворошиловым и Шапошниковым:

«Противник 5 июля отступил, понеся потери. Наши части были также потрепаны, переутомлены. Нужно было воспользоваться сложившейся обстановкой для приведения себя в порядок и отдыха.

Об отдыхе людей вы не заботитесь, а это один из главнейших факторов успешных действий на фронте. Отдохнувший противник в ночь с 7 на 8 июля вновь атаковал, и вам нужно было отбить противника на основном рубеже обороны. Вместо этого 9 июля вы перешли в общее наступление, невзирая на мое предупреждение этого не делать. Я предупреждал вас также не вводить в бой головной полк [603-й] 82-й стрелковой дивизии прямо с марша; вы и этого не выполнили, хотя и согласились с моими указаниями. Я понимаю ваше желание вырвать инициативу у противника, но одним стремлением „перейти в атаку и уничтожить противника“, как об этом часто пишете, дело не решается. […]

Вы жалуетесь на неподготовленность. 82-й стрелковой дивизии, но ведь вы ничего не сделали, чтобы исподволь ввести их в бой, „обстрелять“, дать комначсоставу и бойцам „принюхаться“ к бою, обстановке. Вы эти части бросили наряду с другими в атаку, на них сделали ставку и хотели с их помощью „уничтожить“ противника.

Вы жалуетесь, что не спите седьмые сутки. Это тоже один из элементов дезорганизации и непонимания обстановки. […] Мы несем огромные потери в людях и матчасти не столько от превосходства сил противника и его „доблестей“, сколько оттого, что вы все, командиры и комиссары, полагаете достаточным только желание и порыв, чтобы противник был разбит. Этого далеко не достаточно, хотя и важно. Необходима выдержка, организованность, продуманность действий. […]

Предупреждаю еще раз, что всякая часть, и кадровая тоже, требует некоторого времени, чтобы освоиться с боевой обстановкой. Командование должно уметь ввести новую часть в бой, дать ей почувствовать, что она может бить противника».

Находясь в 7000 км от места событий, Шапошников разглядел множество моментов: суровость в обращении с солдатами, наступательный дух, порой избыточный, недостаточное внимание к подготовке частей и соединений. И это беда не одного только Жукова, но всего командного состава Красной армии. Из этой телеграммы можно также сделать вывод о неопределенности ситуации, о сложных путях принятия решений и запутанном переплетении компетенций. Жуков не должен был докладывать своему непосредственному начальнику, Штерну, чей военный округ 5 июля был преобразован во фронт. Но он отчитывался по прямому телефонному проводу и по телеграфу непосредственно перед Ворошиловым и Шапошниковым в Москве, не считая того, что находился под присмотром Кулика, который посылал начальству собственные доклады, не ставя Жукова в известность. В этих организационных слабостях больше виноват Ворошилов, а не Жуков. 25 августа командование Квантунской армии отдало Комацубаре приказ прекратить любые наступательные действия и удерживать позиции. Японская сторона устала, рассчитывала, что бой угас, и надеялась, что сложилась патовая ситуация. Для Жукова же операция только начиналась.

19 июля 57-й особый корпус стал 1-й армейской группой, а Жуков получил полную оперативную самостоятельность по отношению к Штерну. Таким образом, он стал единственным руководителем предстоящего сражения. С 1 августа, по мере того как японцы стали разжимать хватку, а его собственные тылы организовывались, Жуков начал тщательно готовить следующую фазу. Главные силы были незаметно отведены с передовых позиций на 30 км в тыл, чтобы обучиться основам взаимодействия на поле боя между пехотой, артиллерией и авиацией. Это много говорит об уровне их подготовки… Разведка доложила Жукову, что основные силы японцев сосредоточены в центре; фланги казались более слабыми. В его уме сразу же возникла схема, приблизительно соответствующая Каннам – сковать центр противника, заставив его поверить, что именно так наносится главный удар, и затем ударить по флангам с последующим окружением неприятеля. Но план должен сохраняться в строжайшем секрете. В его детали посвящены только пять офицеров. Ночью громкоговорители транслировали шумы земляных работ, создавая у японцев впечатление, будто Красная армия интенсивно строит оборонительные сооружения. Демонстративно подвозились в больших количествах дрова для укрепления траншей. В войсках раздавались брошюры о правилах действий в обороне. Радиообмен, намеренно ведшийся с помощью слабых кодов, говорил о том же самом. Танковые соединения держали вдали от переднего края, к которому их намеревались подтянуть только в ночь перед наступлением. На протяжении трех недель Жуков приказывал гонять туда-сюда несколько десятков танков, не заглушая звуки выхлопов моторов, чтобы японцы перестали обращать внимание на эти перемещения. Каждую ночь артиллерия производила по нескольку сотен выстрелов, не давая противнику спать и менять позиции. Начиная с 1 августа русские выпускали по одному снаряду в секунду, а в период более интенсивных боевых действий – в два-три раза больше. Японцы же, не планировавшие затяжной войны, берегли свои орудия и боеприпасы.