За стеной дождя медленно умирал день. Багровые лучи заходящего солнца холодным пожаром охватывали горы и заколдованный дворец печальной принцессы — дворец, откуда не доносится ни пения птиц, ни девичьего смеха.

Когда на город опустилась ночь, в окнах дома вспыхнул свет и за занавесками замелькали тени. По их движениям Жоан пытался угадать, чем занимается вечерами семейство Урданета. Уж не почудилась ли ему тоненькая тень Соледад? Нет. Не почудилась. Это действительно была она. Конечно, она, и никто другой. Золотистый нимб окружал ее, словно богиню — она и была богиней, его богиней.

А если все, что говорил Ниньо Сулай, — ложь? Если она его все еще любит? Быть может, плюнуть на все и закричать что есть мочи, чтобы она знала: он здесь, рядом, умирает от любви и ревности? «Только бы посмотрела, господи! Посмотри на меня, Соледад! Я здесь, — мысленно умолял Жоан. — Я пришел за тобой, уедем вместе! Я приехал на край света, потому что не могу жить без тебя». Но Соледад не только не посмотрела в его сторону, она плотно задернула шторы и исчезла в темноте.

Он должен найти способ поговорить с ней. Ему требовалось хорошенько пораскинуть умом, но он не мог сосредоточиться. Все его страхи вырвались наружу и понесли как взбесившиеся кони. Ему нужен рояль, чтобы позвать ее с помощью музыки, прикоснуться к ней невесомой лаской аккордов. Он стоит совсем рядом со своей воздушной феей, лицом к лицу со своей невозможной мечтой... и ледяным дыханием ночи.

Сердце Соледад встрепенулось, забилось быстрее, послало странную холодную дрожь по всему телу, с головы до ног. Сегодня вечером, задернув поплотнее шторы в спальне, она удалилась в ванную со своей святыней — фотографией Жоана, дабы снова утопить ее в слезах и поцелуях. Этот ритуал она благоговейно совершала каждую ночь и не собиралась изменять ему до конца своих дней. Но почему сегодня она как-то особенно остро чувствует близость любимого? Прижав снимок к губам, она вспоминала его поцелуи, пока, как обычно, не подступили рыдания. Кровоточащая рана не затягивалась. Что же с ней такое? Почему ей так холодно? Она настойчиво вглядывалась в запечатленный образ, но фотография почти стерлась под ежедневным дождем слез, и единственное наглядное свидетельство существования Жоана грозило вот-вот исчезнуть совсем. Проволочное колечко, скрепившее их обет, неумолимо ржавело у нее на пальце, а на снимке от влюбленной пары остались только две пары обуви. Соледад покинула Канны десять месяцев назад и аккуратно каждую неделю вручала Висенте очередное письмо, но ответа не получила до сих пор. Жоан безраздельно владел ее душой, но лицо его расплывалось и таяло. Она отчаянно напрягала память, но теряла его. Ей уже начинало казаться, что все это ее собственная выдумка, и только сердце упрямо твердило: было, было, было на самом деле.

Сегодня дождь стучал в окна как-то иначе, словно далекий незабвенный пианист снова играл для нее Tristesse. Соледад ясно слышала, как плавно капли скользят по стеклу. Все чувства кричали, что Жоан как никогда близко... и еще более недостижим, чем прежде. Девушка отказалась от ужина, и сон к ней не шел. Всю ночь она не сомкнула глаз, терзаясь смутной тревогой и непонятным предчувствием беды.

В тот же вечер, едва стемнело, Пубенса из другого окна заметила странного бродягу возле дома и сообщила о нем служанкам, но те, осмотревшись, никого поблизости не увидели и не придали значения ее словам. Несколько позже ей удалось разглядеть его внимательнее, и она не поверила своим глазам: светловолосый юноша в поношенном костюме, устало сидящий на тротуаре напротив, был не кто иной, как Жоан Дольгут. Девушка схватила театральный бинокль и... убедилась, что не ошиблась. И тут же пришла в ужас. Что это — призрак? Как он сюда добрался? Неужели он не воспринял отсутствие писем от кузины как знак ее равнодушия? Разве он не понимает, что, если дядя Бенхамин узнает о его приезде... страшно подумать. Она молилась, чтобы никто его не увидел, и одновременно прикидывала, как бы ему помочь. Надо убедить его уйти. Отношения в семье и так висят на волоске, а с его появлением все окончательно рухнет. Пубенса боялась за кузину, да и за себя тоже. Угроза монастыря дамокловым мечом висела над головами обеих. Всю ночь она несла добровольную вахту, наблюдая за окрестностями дома, но Жоан куда-то ушел и не возвращался.

От сидения на одном месте у него все затекло, и он решил прогуляться по кварталу. По дороге ему встретилась женщина в красном платье, представившаяся Маргаритой. Она поделилась с ним своим ужином — местные богачи щедро подкармливали юродивую, — и, сидя у кое-как разведенного костра на небольшом пустыре, они разговорились.

— Значит, ты жених девочки из синего дома? Ну-ну, добро пожаловать в компанию сумасбродов.

— Ты мне не веришь?

— Конечно, верю. Маргарита всему верит. Просто говорю тебе, что, если влюбляешься в кого не следует, рано или поздно сходишь с ума.

— Ты знаешь Соледад?

— Соледад? Ты спрашиваешь, знакомо ли мне одиночество[20]? Оно повсюду. Этот квартал. Ночь. Луна. Голод. Повсюду. Да, мы близко знакомы...

Жоану хотелось продолжить беседу, чтобы скоротать долгие ночные часы.

— Я познакомился с ней далеко отсюда, в Каннах.

— Если ты имеешь в виду ту, о ком я думаю, можешь забыть о ней. Она обручена.

— Ей же всего четырнадцать...

— И что с того? Бывает, что люди еще до рождения кому-то обещаны. А если слишком пристально смотреть на солнце, оно выжжет тебе глаза. Хочешь совет? Прекрати слепо следовать своим желаниям. Иначе хлопот не оберешься.

— А если я не могу?

— Тогда готовься ко встрече с ужасом невозможного. Будет очень больно. Всю жизнь будешь зализывать раны, выть на луну, разумом уходить — телом оставаться, смотреть, не видя, коротать дни узником среди теней. А ты как думал? Я сама, — Маргарита наградила его пронзительным взглядом, — прежде чем сойти с ума, была влюблена. Тогда и научилась ночи напролет довольствоваться вздохами, ловя руками пустоту. Полюбила я кого не следует, вот и начало меня точить безумие, пока не поглотило целиком. Теперь я счастлива. Убедилась, что в этом разбитом на сословия мире помешательство — лучший способ оставаться в своем уме. Послушай меня: научись принимать себя таким, какой ты есть. Не смешивай желание и действие.

Жоану нечего было на это сказать. Он не мог понять, что эта женщина — которая тем временем вдруг принялась выкрикивать лозунги против консервативной партии, — пыталась до него донести. Он любит Соледад и готов отдать за нее жизнь, вот и все.

Дождь кончился. Закат окутывал улицы золотисто-оранжевой дымкой. Жоан, сломленный холодом и усталостью, спал, свернувшись калачиком, под хлопковым деревом неподалеку от дома Урданета. Как ни старался он накануне побороть сонливость, утомительное путешествие дало о себе знать. Порыв холодного ветра разбудил его.

Открыв глаза, он чуть не завыл от злости на себя. В каких-то пятидесяти метрах от него Соледад садилась в трамвай. Ее провожала женщина в фартуке, напутствовавшая девочку ласковыми словами. Она уезжает, а он так и не повидался с нею! В отчаянии Жоан со всех ног бросился вдогонку трамваю. По пути ему встретился такой же чудак, бегущий за другим трамваем. Это был дурачок Антонин, обожающий свою сестру и провожающий ее в школу таким образом каждое утро, следя, чтобы ни один мальчик не приблизился к ней в вагоне. И домой он возвращался тоже бегом. Над этой его странностью потешался весь город — или, по крайней мере, те, кто рано вставал.