Линн положила на стол старый кожаный портфель и вытащила из него несколько пластиковых файлов.

– Вы, конечно, слышали об аварии, в которой разбились два байкера? – (Мы с Эвой кивнули.) – Один скончался на месте, другой в больнице. Причем никто не понимает отчего. По словам доктора, похоже, парня задушили, то есть это продолжение все той же байкерской разборки. Но мы просмотрели материалы камер слежения и не обнаружили никого, кто хотя бы отдаленно походил на байкера. Правда… – Линн разложила перед нами снимки из файла, – есть тут один персонаж, который слишком быстро двигается и явно старается держаться подальше от камеры. Вот он пробегает через «вертушку» на входе… и в следующий раз появляется только на этаже, где лежит раненый байкер. – Линн протянула нам фотографии. – Здесь совсем не видно лица, он смотрит мимо камеры.

Я вгляделся в снимок, и что-то в движениях загадочного гостя больницы показалось мне знакомым.

– А вы уверены, что это он? – спросил я.

Линн подняла на меня глаза:

– А вы думаете, это сделала женщина?

– Ну… кепки и штанов недостаточно для утверждения, что это был мужчина.

Линн кивнула.

Я снова взглянул на снимок. Теперь я уже не сомневался, что вижу перед собой Вивеку Бьёркенстам. Зачем же ей понадобилось убивать несчастного байкера?

Я не стал делиться с Линн и Эвой своей догадкой, а вместо этого решил рассказать им о больнице близ Сольвикена.

– Уверен, мать Эммы они удерживают там. Я беседовал с ее соседями. Они, конечно, алкоголики, но ясно видели, как Осу Дальстрём насильно увозили из дома.

– А девочку? Эмму?

Я снова пожал плечами.

Эва проводила глазами вертолет, поднимавшийся с другой стороны пирса.

– Кроме того, – продолжил я, – один мой коллега сообщил о женщине из Андерслёва… постойте… кажется… Хэрд аф Крунсиё… будто ее тоже держат в той больнице.

– Насильно? – спросила Эва.

– Похоже, что так.

Некоторое время мы молчали, а потом заговорила Линн Сандберг:

– Я немедленно еду в ту больницу. Можете думать обо мне что угодно, Харри, но я все еще считаю себя перед вами виноватой. – Она убрала фотографии в портфель и встала из-за стола. – Кстати, в городском стационаре тоже объявился странный пациент. Откуда взялся, неизвестно, но парень, дожидавшийся отправки «скорой помощи» в Лунд, уверяет, будто собственными глазами видел, как беднягу буквально вышвырнули из машины перед больничными воротами. В отделении у него обнаружили ожоги на ладонях и вокруг рта, причем настолько сильные, что мужчина не мог дышать.

«Кочка, – сразу вспомнил я. – Это Кочка, больше некому».

– Говорить он не мог тоже, но в любом случае сообщил бы нам немного, – продолжала Линн. – В полиции этот тип хорошо известен, во всяком случае, в Стокгольме. Мелкие кражи и разного рода хулиганство, в том числе и футбольное. – Линн достала мобильник и несколько раз нажала на клавиши. – Хокан Эрикссон, вот как его зовут. Ни о чем не говорит? В протоколе еще указано его прозвище – Кочка.

Мы с Эвой покачали головой. Линн Сандберг закрыла портфель и попрощалась.

* * *

Дальше все пошло как по маслу.

Агнета и раньше знала, что Дания – это совсем рядом. И все же ее удивило, что перелет от гавани в Хельсингборге до Копенгагена занял всего двенадцать минут.

До этого на вертолете она летала только один раз, в Аспене, в Колорадо, где они в горах ходили на лыжах. Карл был тогда совсем маленький, и путешествие по воздуху так ему понравилось, что он ныл потом целую неделю. Сама же она сильно перепугалась. На высоте ей казалось, что машина вот-вот развалится на части. Монотонный грохот мотора и шум пропеллера долго потом стояли в ушах.

Но с тех пор прошло много лет. Вероятно, вертолеты за это время изменились, потому что полет над Зундом оказался не только коротким, но и комфортным. Агнета смотрела вниз и пыталась угадать, где они находятся. Она никогда не была сильна в географии, но разглядела паромы между Хельсингборгом и Хельсингёром и остров Вен. А потом вдруг поняла, хотя и не вполне была в этом уверена, что город, который начинался на западе и спускался к югу, был Мальмё.

* * *

– Что ж, можно считать, встреча прошла успешно, – сделала вывод Эва Монссон, когда Линн Сандберг скрылась в фойе.

– Возможно, – согласился я.

– И что ты обо всем этом думаешь?

– Мне кажется, я знаю, кто так изуродовал Кочку.

– Ну… и?

– Поговорим об этом позже.

– У тебя от меня тайны?

– Просто пока нет стопроцентной уверенности.

Эва покачала головой, а потом повернулась и остановила взгляд на бочках с кранами позади барной стойки.

– Хочу бо-ольшое темное пиво, – вдруг сказала она. – Хотя это терпит до Сольвикена или как?

Некоторое время мы еще обсуждали планы совместных действий. Одно из виднейших семейств Швеции подозревалось в симпатиях к нацизму, торговле наркотиками, связях с преступными байкерскими группировками и убийстве. Как выражаются журналисты, мы сидели на сенсационном материале. Казалось, после публикации статьи Ларса Берглунда мир изменится и придет в порядок. Истинная картина событий будет восстановлена, и нам останется только молча наблюдать, как сами собой встают на место перепутанные кусочки пазла.

Полет моей мысли прервал сигнал мобильника.

Некто прислал мне фотографию.

На ней была женщина на стуле с запрокинутой назад головой. Одна мужская рука держала ее за шею, в то время как вторая подносила к открытому горлу нож.

Рот женщины был залеплен скотчем.

Следующее сообщение оказалось комментарием к снимку: «Мама ищет свою дочь».

Похоже, с пивом Эве Монссон придется подождать.

Воскресенье

После бессонной ночи мы сидели на кухне Арне в Андерслёве. Мы – это я, Эва Монссон, Арне и Эмма. Арне – в своем дурацком халате. Эмма спала у меня на коленях. В полудреме я едва различал доносившиеся из компьютера Арне звуки старого шлягера. Вне сомнения, у него был самый длинный в мире плей-лист.

Мысли путались. Каждый из нас выпил не меньше литра кофе, тем не менее мозги опухли, а в ушах словно били колокола.

Арне скрестил на груди руки. Он смотрелся бы решительно, пожалуй, даже грозно, если бы сменил этот пестрый балахон на более подходящую мужчине одежду.

Эмма глубоко и ровно дышала во сне, прислонившись к моей груди. Эва дремала за столом, уронив голову на руки.

Фотографию с женщиной на стуле я показал ей еще в баре в Хельсингборге.

– И это мама Эммы?