— Сможете что-нибудь удержать в себе? — спросила брюнетка. У нее был мягкий дублинский акцент. В руке она держала пузырек с таблетками.

— Что это? — спросил я — вернее, попытался спросить. Голос прозвучал как треск горящих дров.

— Понстан, — ответила она. — Поможет.

— Морфию! — рявкнул я.

— Доверьтесь мне, я медсестра, — пояснила она. — Морфий понадобился бы, если бы он отрезал вам яйца.

Я был привязан к стулу с прямой спинкой. Не знаю, белому или нет. Вообще-то мне было наплевать, но, видно, не совсем, раз такая мысль пришла в голову. Брюнетка стояла передо мной с таблетками и стаканом воды; я отпил глоток, чтобы смочить рот и горло, затем она положила таблетки мне на язык, одну за другой, и я запил их остатком воды. В животе снова что-то задвигалось и поднялось, по лицу потек пот. Правая часть моего лица ощущалась как кусок вареного мяса, прикрепленного к мозгу колючей проволокой и ржавыми гвоздями. От боли по моим щекам текли слезы. Брюнетка вышла из комнаты и вернулась с мокрой салфеткой. Она села на диван рядом с моим стулом, вытерла мне лоб и щеки и осторожно приложила салфетку к правой стороне лица.

Ей, вероятно, было лет пятьдесят пять, но выглядела она хорошо — вполне можно было дать не более сорока пяти. Наверное, ей хотелось выглядеть на сорок, и ей это почти удалось. Лицо ее имело жемчужный оттенок, свойственный сегодня богатым женщинам, карие глаза и естественный смуглый цвет лица говорили о том, что она не слишком нуждается в макияже; блузка с плечиками и прическа делали ее похожей на женщину сороковых годов.

Она бросила салфетку в пластиковую посудину и унесла куда-то, затем вернулась и снова села напротив меня и закурила новую сигарету.

— Спасибо, — сказал я. — Спасибо, Эйлин… Далтон? Или правильнее будет Тейлор?

Она показалась мне довольной и обеспокоенной одновременно, как будто наконец исполнилось ее желание, но она инстинктивно поняла, что жить с этим исполненным желанием будет труднее, чем просто желать.

— Тейлор, — сказала она. — Эйлин Тейлор.

— Но ведь Брока звали Далтон, когда вы поженились. Он что, поменял имя?

— Давайте не будем говорить о Брайане.

— К сожалению, не получится, Эйлин. Но не стоит нам болтать без него и его душевного друга Шона Муна. Как вы думаете, я бы мог выпить виски?

Она удивленно подняла брови.

— Не рекомендуется, Эд Лоу. Не в вашем состоянии.

— Вам мое имя назвал святой отец Мэсси?

— Он рассказал, что вы что-то вынюхиваете.

— Значит, вы поддерживаете отношения. Он ведь в курсе вашего псевдоисчезновения, так?

— Он узнал позже. Я написала ему письмо немного погодя. Просила прощения.

— И получили его.

— Он был очень добр ко мне. Немногие священники тех времен были способны на сочувствие.

— Объясните мне кое-что. Вы оставили ребенка на паперти церкви. Святой отец Мэсси отдал его Говардам, которые нашли ему приемных родителей. Все было шито-крыто. Как так вышло? Ведь шел 1986 год, большой город. Он был священником, у него должны были быть… юридические обязательства.

Эйлин Тейлор встала и отошла к окну, снова превратившись в суетливую тень. Оттуда она взглянула на меня с жалостью и осуждением, как будто я невероятно наивный идиот, а она дура, что тратит на меня время. У меня было ощущение, что таким взглядом она пользовалась и раньше.

— Думала, вы знаете почему.

— Думаю, что знаю. Не потому ли, что вы каким-то образом признались святому отцу Мэсси…

— Я оставила конверт вместе с ребенком.

— И написали, кто отец этого младенца.

— Правильно. Короче, вы знаете.

— Думаю, что знаю. Но хотелось бы услышать.

Она посмотрела в темное стекло на свое отражение. Она дрожала. Когда она повернулась, ей пришлось придержаться за ручку жалюзи, чтобы не упасть.

— Ладно, — произнесла она, задыхаясь от волнения, как будто в этих словах таилась вся ее боль и многолетняя тоска по сыну. — Ладно. Отцом Джерри Далтона был доктор Джон Говард.

В каждом деле бывает момент, когда вдруг забрезжит конец. Дело не в том, что вы уже нашли ответы на все вопросы, но вам уже ясен ход событий. Такое часто случается, когда вы далеко не в лучшем виде, когда перед вами только тьма. Таким моментом стала для меня та минута, когда Эйлин Далтон сказала, что отцом ее ребенка был Джон Говард. Казалось, энергия в комнате распалась на две части, чтобы снова слиться, но уже в новой конфигурации. Я все еще был привязан к стулу в доме Брока Тейлора на Фитцуильям-сквер, но чувствовал себя так, будто у меня на руках не то чтобы выигрышная, но хотя бы сносная карта. Если Эйлин Тейлор снабжала сына информацией относительно семьи Говард, можно было надеяться, что она хочет, чтобы что-то случилось, и это помогло бы ей избавиться от Брока Тейлора и пойти своим путем. Возможно, в этом ей следовало помочь.

Послышался стук в дверь, и Эйлин вышла из комнаты. Когда она вернулась, то оглядела меня с ног до головы, нервно улыбнулась, подошла к буфету, на что-то нажала, и дверца распахнулась.

— Что вы пьете? — спросила она.

— «Джеймисон», — ответил я. — Две трети виски и треть воды.

— Я сделаю пополам. Вам не стоит торопиться.

Она налила виски и себе, подошла и села рядом, держа оба стакана.

— Кто приходил? — спросил я.

— Один из… охранников Брайана. Проверял, все ли в порядке.

— Ну и как?

— Выпейте, тогда посмотрим.

Она поднесла стакан к моим губам, и я выпил половину. Она чокнулась моим стаканом со своим, сказала «Будем здоровы!» и выпила.

— Как долго вы живете с Броком?

— Я же сказала, что не хочу о нем говорить.

— А он посылает парня, чтобы проверить, как вы тут.

— Чтобы проверить, как тут вы.

— Как вы думаете, что он собирается со мной сделать?

— Хочет убедиться, что вы основательно напуганы и не будете больше совать нос в его дела.

— И вы полагаете, что это все?

— Возможно, Брайан в свое время и ограбил несколько банков и фургонов инкассаторов, но он утряс все эти дела с бюро по криминальным доходам и больше ничем таким не занимается. И никто никогда не говорил, что он кого-то убивал. Никто и никогда.

Это повторение, казалось, подорвало ее святую веру в невиновность Тейлора. Она взяла пепельницу и поставила рядом с собой. Достала сигарету, я тоже попросил закурить. Когда она поднесла огонь к моей сигарете, рука у нее дрожала.

— Вы очень напуганы. В чем дело?

Она выпила еще глоток виски.