Брундизий опустил цепь, загораживающую гавань, и позволил Вентидию и Силону погрузить шестьдесят шесть тысяч человек, шесть тысяч мулов, шестьсот повозок и шестьсот единиц артиллерии на пятьсот транспортных кораблей, которые, как по волшебству, откуда-то появились у входа в гавань. Очевидно, это была часть флота Антония.

— Людям придется туго, как сельдям в бочке, но у них не будет возможности жаловаться на это, — сказал Силон Вентидию. — Они могут грести. Мы должны погрузить все, включая артиллерию.

— Хорошо. Как только мы обогнем мыс Тенар, худшее будет позади.

Видно было, что Силон чем-то обеспокоен.

— А как быть с Секстом Помпеем, который теперь контролирует Пелопоннес и мыс Тенар?

— Антоний уверил меня, что он нас не остановит.

— Я слышал, он снова зверствует в Тусканском море.

— Мне все равно, что он делает в Тусканском море, пока его нет в Ионическом.

— Где Антоний достал столько транспортов? Здесь их больше, чем в свое время смогли собрать Помпей Магн или Цезарь.

— Он собрал их после Филипп и вцепился в них намертво. Он вытащил их из воды по всему Адриатическому побережью Македонии и Эпира. Многие из них были вытащены на берег в Амбракийском заливе, где у него еще сотня военных кораблей. Фактически у Антония больше военных кораблей, чем у Секста. К сожалению, все корабли уже старые, хотя и хранятся под навесом. У него огромный флот у Тасоса, острова в Эгейском море, и другой флот в Афинах. Он делает вид, что афинский флот — единственный, но теперь ты знаешь, что это неправда. Я доверяю тебе, Силон. Не разочаруй меня.

— У меня рот на замке, клянусь тебе. Но почему Антоний так за них держится и зачем такая таинственность?

Вентидий очень удивился.

— На тот день, когда он будет воевать с Октавианом.

— Я молюсь, чтобы этот день никогда не настал, — сказал Силон, вздрогнув. — Таинственность означает, что он не намерен драться с Секстом. — Силон был явно встревожен. — Когда мой отец вел марсов и потом всех италийцев на Рим, транспорты и военные корабли принадлежали государству, а не отдельным командующим. Теперь, когда Италия и Рим равны в правах, государство сидит на задних скамьях, а его командиры заняли все передние места. Есть какая-то неправильность в том, что такие люди, как Антоний, считают имущество государства своей собственностью. Я верен Антонию и буду ему верен, но я не могу одобрить то, что сейчас происходит.

— Я тоже, — угрюмо согласился Вентидий.

— Если дело дойдет до гражданской войны, пострадают невиновные.

Вентидий вспомнил свое детство и поморщился.

— Я думаю, боги склонны защищать тех, кто достаточно богат и может приносить им лучшие жертвы. Что значит голубь или цыпленок по сравнению с белым быком? Кроме того, лучше быть честным римлянином, мы оба это знаем.

Силон, симпатичный мужчина с беспокойными желто-зелеными глазами своего отца, кивнул.

— Вентидий, с марсами в наших легионах мы победим на Востоке. Политика сдерживания? Это то, чего ты хочешь?

— Нет, — с презрением ответил Вентидий. — Это мой лучший шанс участвовать в приличной кампании. Поэтому я намерен идти как можно дальше и как можно быстрее. Если Антоний хочет славы, он должен быть здесь, на моем месте, а не следить одним глазом за Октавианом, а другим — за Секстом. Неужели он думает, что мы все, от Поллиона до меня, не знаем об этом?

— Ты действительно думаешь, что мы можем побить парфян?

— Мы можем попытаться, Силон. Я видел Антония-генерала, и он не лучше меня, ну, может быть, такой же хороший. Конечно, он не Цезарь!

Его корабль проскочил над опущенной цепью и поплыл, подгоняемый северо-западным ветром.

— Ах, люблю я море! Прощай, Брундизий, прощай, Италия! — крикнул Вентидий.

В Эфесе пятнадцать легионов расположились в нескольких огромных лагерях вокруг портового города, одного из красивейших в мире. У его домов были мраморные фасады, он гордился огромным театром, имел десятки великолепных храмов, а также храм Артемиды в ее ипостаси богини плодородия. По этой причине статуи изображали ее опоясанной от плеч до талии бычьими яйцами.

Пока Силон обходил пятнадцать легионов и проверял, как они обучены, Вентидий нашел камень с естественным углублением в виде сиденья и сел, чтобы подумать в тишине и покое. Он заметил отряд из пятисот пращников, присланных Полемоном, сыном Зенона, который пытался править Понтом без официальной санкции Антония.

Понаблюдав за их тренировкой, Вентидий пришел в восхищение, удивленный, как далеко человек, вооруженный небольшим мешочком на мягком кожаном ремне, способен бросать каменный снаряд. Более того, снаряд летел с поразительной скоростью. Но достаточной ли, чтобы прогнать с поля боя верховых лучников парфян? Это вопрос!

С первого дня планирования кампании Вентидий был намерен добиться для себя триумфа. Поэтому его беспокоили легендарные верховые лучники парфян, которые делали вид, что убегают с поля боя, а потом вдруг поворачивались и стреляли над крупом коня. Логично было допустить, что основную массу войска будут составлять лучники, которые никогда не приближались к пехоте, опасаясь быть зарубленными. Но может быть, эти пращники…

Никто не сказал ему, что Пакор полагался на катафрактов, воинов в кольчугах с головы до ног на огромных конях, также в кольчугах от головы до колен. У Пакора вообще не было верховых лучников. Причиной такого возмутительного отсутствия необходимой информации о противнике был Марк Антоний, который не требовал сведений о силах парфян. И ни один римлянин ничего не знал. Как и Вентидий, все военачальники со стороны Антония принимали как факт, что в армии парфян лучников будет больше, чем катафрактов. Армия парфян всегда имела такой состав, так почему теперь должно быть по-другому?

Таким образом, Вентидий сидел и размышлял о пращниках, планируя сражение с армией, в основном состоявшей из лучников, у которых теперь не кончались стрелы даже в самом продолжительном бою.

А что, если, думал Вентидий, он соберет всех имеющихся на востоке пращников и научит их обстреливать камнями лучников? Бесполезно превращать легионера в пращника. Легионер лучше согласится, чтобы его выпороли и отсекли голову, чем снимет кольчугу и возьмет в руки пращу вместо меча.

Но камень не был идеальным снарядом. Прежде всего, пращники не могли бросать булыжники. Они проводили много времени, отыскивая в руслах рек правильные камни — гладкие, круглые, весом около фунта. Если такой камень попадет не в череп, он в лучшем случае оставит ужасный синяк, но не причинит большого вреда. Неприятеля выведут из строя, но через несколько дней он снова будет способен сражаться. В этом недостаток камней и стрел. Это чистое оружие. А чистое оружие редко убивает. Вот меч — грязное оружие. На нем всегда оставалась кровь всех, в кого он попадал. Легионеры-ветераны вытирали лезвия, но никогда не мыли. Края лезвия были такими острыми, что перерезали волос. Когда меч вонзался в плоть, вместе с ним в тело попадали яды, которые вызывали в ране нагноение, а может быть, и убивали.