– Безнадежно, котик. Мышь и есть мышь.

– Совершенно с вами согласна, – с чеканной холодностью сказала Лилька и выдернула руку из Ильясовой ладони. – Мышам в серпентарии не место.

– И ради этого убожества ты не летишь в Бомбей? – Мадам сделала брови домиком и жалостливо протянула: – Бе-едненький. Смотри, так скоро останешься без ушей, Ван-Гогочка.

Модельки одобрительно захихикали, а Ильяс словно протрезвел. Разом. И понял, какой только что был свиньей – хуже, чем мадам Айзенберг со своими молодыми талантливыми «котиками». Сам же ненавидел, когда кто-то из заказчиков и спонсоров показывал, где его шестнадцатое место, и вот так с Лилькой… Тьфу. Мерзость.

Проигнорировав шпильки, обернулся к Вовчику, заодно встав между Лилькой и мадам.

– Хватит с тебя подарочков.

– А дальше? Ну я так не играю! – возмутился новорожденный. Ему весь этот скандальчик был что гусю вода.

– А вы можете продолжить с того же места. У вас здесь сплошь профессионалки, – так же чеканно сказала Лилька, выйдя из-за Ильяса, и улыбнулась так, что об эту улыбку можно было порезаться.

Идиот. Синяя, вашу мать, Борода. Обидел ее хуже, чем спьяну. Дебил.

Бережно обнял замерзшую Лильку за плечи, не обращая внимания на все еще пытающихся выдать что-то язвительное моделек, и шепнул ей на ухо:

– Прости, Лиль, я дурак. Круглый. Пойдем уже домой? Она еле заметно кивнула. Улыбнулась Вовчику уже нормально:

– Простите. До свидания.

И пошла к выходу. Совершенно некстати вдруг подумалось, что Вовчик-то был прав. Идет словно босиком по острым лезвиям.

Лиля угрюмо молчала до самого дома, а Ильяс пытался понять, что с ним сегодня такое. Гвозди проржавели, крышу сорвало? Немудрено, в самом-то деле, после вчерашнего. Сплошные сюрпризы. Вот интересно, паранойя у него или такое количество случайностей не может быть случайным? Начать хоть с благотворителя, сунувшегося в самый неподходящий момент. Случайность? Наверняка. Никто не мог знать, что их с Лилькой понесет в тот ресторанчик – Ильяс и был-то в нем от силы три раза. Потом мадам Айзенберг. Полгода не появлялась на горизонте, «выводила в люди» других молодых и талантливых, а тут вдруг явилась. И самый странный – мистер Твистер. Нормальный спонсор послал бы нахального художника на первой же минуте. Матом. А этот беседовать изволил, причем с Лилькой – дольше, чем с Ильясом… и название компании, «Хрустальный город», что-то напоминает…

Внезапно заломило виски, к горлу подкатила тошнота. Ильяс в сотый, наверное, раз проклял придурка, нажравшегося до свинячьего визга. Придурка и параноика. Какие, к черту, случайности? Сам виноват. Надо было оставить ее дома, а не тащить под софиты. Она ж домашняя девочка, трусишка маленькая.

Едва войдя в квартиру, Ильяс позвал:

– Лиль? – Замялся, пожал плечами. – Не обижайся на дурака. Пожалуйста.

– Поздно уже… – Трусишка сбросила босоножки и все так же, глядя в сторону, добавила: – Спать пора.

– Ладно, – он сунул руки в карманы, чтоб не треснуть кулаком по стене: не поймет, испугается. Натужно усмехнулся: – Маньяки будут в студии, если что, огнетушитель у консьержа.

Лилька вздохнула и вдруг обернулась, бросила на него короткий взгляд:

– Не надо в студии. Не выспишься, и вообще… – Она пожала плечами и пошлепала на кухню. – Пойдем выпьем кофе.

Ильяс выдохнул. Кажется, так боялся снова сделать какую-нибудь глупость, что даже не дышал.

Из кухни послышалось звяканье турки, шуршание фольги и Лилькин голос:

– Тигр, иди сюда, у меня шоколадка есть!

Тут же из спальни выскочил кот и понесся жрать шоколад. Когда Ильяс остановился на пороге, Тигр уже хрустел и урчал, вздыбив шерсть. Шоколадный маньяк. Ему бы еще соленый огурец для полного счастья. А Лилька разливала кофе. Разлив, устроилась с чашкой в углу диванчика, вторую подвинула Ильясу и серьезно сказала:

– Я все понимаю… Но, пожалуйста, не устраивай больше таких демонстраций. Не хочу в это играть.

– Это не игра, Лиль. Сама же знаешь. – Он сел на край, отпил кофе. – То есть игра, конечно, но среди этой публики – норма жизни. Извини, что потащил тебя туда. Не думал, насколько тебе все это чуждо, и…

Хмыкнул и замолчал: не стоит говорить, что, если бы пришел без нее, пара-тройка моделек непременно увязалась бы его проводить, а не вышло бы – приперлись прямо домой, чтоб, упаси боже, не заскучал. Он же никогда не уходил от Вовчика в одиночестве.

Лилька кивнула.

– Ты тоже прости, что я тебя за волосы. Надеюсь, больше ты меня с собой никуда водить не собираешься?

– На тусняки вроде сегодняшнего – нет. Но ты же понимаешь, это все часть моей работы.

– Понимаю. – Лилька отпила кофе, прикрыла глаза. – Но я-то не модель и не фотограф.

– Вообще-то моделей я с собой не беру. Лиль, я понимаю, сейчас не время тебе это говорить… – Ильяс осторожно взял ее за руку; Лилька едва ощутимо вздрогнула, но руку не отняла. – Ты для меня – намного больше, чем модель. Сама же все видишь. И я не хочу, чтобы тебя считали девочкой на вечер.

– Ну пусть не на вечер. На месяц, ну два. Для чего-то серьезнее я тебя мало знаю. – Лиля покрутила кольцо. – И даже то, что знаю, – это только мои выводы. Вот посмотри: я знаю, что ты стреляешь, как Вильгельм Телль, то есть, наверное, занимался спортом, что ты учился, скорее всего, на художника или визажиста и что ты… – сглотнула и отвела глаза. – Что у тебя был рак, правильно? И я даже не представляю, как ты вылечился. И все. Ни откуда ты, ни чем занимался, ни про твою семью. Ни про то, как ты меня нашел тогда, на Арбате, когда с орхидеей. Да и потом, когда мы встретились у библиотеки. Вот и подумай.

Ильяс заглянул в чашку с кофе, словно там мог найтись ответ – почему не закрыл папку? Хотел, чтобы она увидела? Увидела – и ушла, как та, которая говорила много слов о вечной любви?

Но Лиля осталась. Она не ахала над несчастненьким, но и не сбежала, как от прокаженного, чтобы растрепать всем подружкам свежайшую сплетню. Она осталась. С синяками, испуганная пьяной свиньей, все равно осталась. А он еще называл ее трусишкой! И вообще был уверен, что таких, которые остаются, в природе не бывает – только в насквозь фальшивых душещипательных сериалах. Вдруг подумалось, а если больше чудес не будет и рак вернется? Ведь Лиля и тогда не сбежит. Будет ходить с ним по врачам, надеяться, а потом колоть ему морфий и менять простыни. От этой картины стало совсем тошно. Нет уж, подыхать лучше в одиночестве. А еще лучше – не подыхать совсем. Еще лет так пятьдесят.

– Значит, все-таки оставил на мониторе.

Она кивнула. Уставилась в чашку.

– Я теперь не очень понимаю, как с тобой. Вдруг я сделаю что-то не так, и оно… и тебе будет плохо.

– Не морочь себе этим голову, Капелька. Мне, конечно, безумно нравится твоя забота. Честно говоря, я к такому не привык, но вот бояться за меня не надо. Не стеклянный, не тресну. И рака у меня давно уже нет, хоть я и не вылечился… ты действительно хочешь все это слушать?