— Ну, так.

— Но ведь вам ничего не стоило выяснить, что командировки к вам на фабрику ему никто не давал.

Тут впервые в глазах Виктора Арсентьевича мелькает испуг.

— Но позвольте… — лепечет он. — Вы куда-то в сторону уходите… Ну, допустим, я не догадался это выяснить… Допустим… Но кража у меня…

— Вы правы, — перебиваю я его. — К краже это отношения не имеет. И мы действительно ушли несколько в сторону. Но к личности Гвимара Ивановича все это имеет прямое отношение, согласитесь. И ее не украшает, не правда ли?

— Безусловно, — с явным облегчением соглашается Виктор Арсентьевич.

— А потому и дружба с такой личностью, так сказать, не украшает вас. И вы об этой дружбе, по вашим словам, жалеете.

— Да, конечно, — вздыхает Виктор Арсентьевич. — Но кто бы мог подумать.

— Так вот второй результат, которого вы хотите, это избавиться от пятнышка, которое эта дружба на вас все же бросила.

— Ну, пожалуй…

— Но чтобы достигнуть этих двух результатов, Виктор Арсентьевич, необходимо, чтобы вы были с нами полностью откровенны. Полностью. А сейчас, простите, я в этом не уверен.

— Вы считаете, что я что-то скрываю? — вспыхивает Виктор Арсентьевич. — Ну, знаете… у вас… у вас нет оснований!

— Точнее сказать, что-то недоговариваете. Такое, простите, у меня ощущение. Видите, я с вами вполне откровенен. Больше того, я искренне хочу вам помочь. Хочу добиться и первого результата, и второго. Но и вы, в свою очередь, мне помогите.

— Но… в чем же, по-вашему, я недоговариваю? — растерянно спрашивает Виктор Арсентьевич.

— По крайней мере, в двух пунктах, — отвечаю я. — Первый — насчет Льва Игнатьевича. Мне все же кажется, что вы его знаете. Просто вы боитесь второго пятнышка. Так ведь, согласитесь?

Я его уговариваю, как заупрямившегося мальчишку, и он, именно как заупрямившийся мальчишка, капризным тоном возражает:

— Нет, не так. Я его действительно не знаю.

— Ладно, Виктор Арсентьевич, отложим этот разговор, — предлагаю я. — Подумайте. Все-таки лучше всего, если вы будете со мной до конца откровенны.

— Как угодно. Только…

Я наклоняюсь и кладу свою руку на его, как бы призывая не продолжать.

— Подумайте, — повторяю я. — Мы еще увидимся. И тогда я вам скажу о втором пункте, где вы со мной не откровенны.

Я поднимаюсь. Разговор окончен. Совсем нелегкий разговор. Я вижу, как утомлен Виктор Арсентьевич. И сам я утомлен не меньше. Хотя время я провел с пользой, однако кое-какие детали состоявшегося разговора пока от меня ускользают.

Я возвращаюсь на работу только к середине дня. Рюмка коньяка и апельсин обед заменить, естественно, не могут. Когда же я узнаю, что и Кузьмич отправился перекусить, то уже решительно направляю свои стопы в сторону столовой. Кстати, столовая у нас очень неплохая, возможно потому, что над ней взяли своеобразное шефство сотрудники ОБХСС. Поэтому я стараюсь, когда возможно, обедать здесь. К сожалению, это далеко не всегда удается.

Сегодня здесь народу совсем мало, все-таки суббота. В основном обедают сотрудники нашего управления. Картина, в общем, обычная. Я подсаживаюсь к знакомым ребятам из другого отдела, и за интересным разговором обед пролетает быстро. Я даже не успеваю узнать все подробности одного ловкого мошенничества и обсудить вчерашнюю газетную заметку об одном нашем сотруднике, очень нас развеселившую своей розовой наивностью.

Когда я наконец поднимаюсь к себе, Кузьмич уже на месте. Прежде всего я ему подробно докладываю о своем разговоре с Купрейчиком, очень подробно. Это уже вошло у нас в привычку. Кузьмич слушает молча, не перебивая, то крутя в руках очки, то выравнивая на столе свои карандаши.

— Так, — наконец говорит он, когда я заканчиваю свой доклад. — Совсем неплохо поговорили. Хотя и не все прояснилось. Не все.

— Но хоть видно, что еще надо прояснить.

— Именно что, — соглашается Кузьмич. — Вот к примеру. Семанский, выходит, чуть не год дружил с Купрейчиком и вдруг решил навести на него шайку. Значит, и сам с ней недавно связался, так, что ли? А чем он промышлял до этого? Ведь он года два как работать бросил. Неясно. Еще более неясен этот Лев Игнатьевич, уж как хочешь. Пожилой, солидный человек, вон какой философ, и занимается квартирными кражами, шайку организовывает?.. Не верю. Что-то тут не так. Да и сам он отрекомендовался тебе, как… ну, делец, что ли, коммерсант, представитель чей-то. Предложение деловое сделал. И вдруг квартирная кража за ним. Не бывает так, милый мой.

— Да, — соглашаюсь я. — Странно все это с Львом Игнатьевичем, не спорю.

— Боюсь, не ошибаешься ли ты, — качает головой Кузьмич. — В кафе с тобой сидел не Лев Игнатьевич. Не может такой солидный человек квартирные кражи совершать. Он вот там, в кафе, на своем месте был, когда философствовал и деловые предложения делал. А Лев Игнатьевич с квартирной кражей у Купрейчика связан накрепко, через Чуму и Семанского.

— И с убийством, видно, тоже, — добавляю я.

— Именно что, — кивает Кузьмич и, вздохнув, заключает: — Нет, милый мой, скорей всего, ты ошибся. Бывает.

— Уж очень похожи.

— Тем более. Ну да поглядим еще. Если повезет, то ты с тем Павлом Алексеевичем еще встретишься. Он в понедельник звонить должен?

— Да.

— Ну вот. А пока пойдем дальше. Не нравится мне твой Купрейчик. Ты прав, что-то он недоговаривает.

— Что знаком с Львом Игнатьевичем.

— Это во-первых. А потом насчет Семанского. Проверим-ка на фабрике, появлялся там Семанский или нет и у кого. Ведь Купрейчик испугался, когда ты сказал насчет командировки этого Семанского, что не могло ее быть. Испугался или нет?

— Точно, испугался, — подтверждаю я. — Сказал еще, что мы, мол, в сторону уходим от кражи… Федор Кузьмич! — вдруг вспоминаю я. — А ведь в сторону от нее просил не уходить и этот… Павел Алексеевич, там, в кафе.

— Ишь ты, — довольно усмехается Кузьмич. — Чего увязать вздумал.

— Так само вяжется.

— Ну, ну, не торопись. Этот Купрейчик чем на фабрике у себя занимается, не узнавал?

— Да нет.

— Когда насчет Семанского туда поедешь, этим тоже поинтересуйся. Осторожно только. Он для нас пока лишь потерпевший, жертва, так сказать.

— Он и в самом деле потерпевший.

— Ну, а я что говорю? Поэтому особая осторожность нужна. Но проверить тут кое-что надо, милый мой, как уж ни крути. Непременно надо. Помни навсегда: самая малая неувязочка в деле, малейшая неясность должна быть прояснена, не забыта. Как в школе учили, — приводит свой любимый пример Кузьмич. — Один малюсенький уголок не совпадает, и два громадных многоугольника уже не подобны. А тут у нас не одна такая неувязочка, вот ведь что.