Хрущев раскрыл чемоданчик, посмотрел на голубое сало:

– Почему же ты молчал весь вечер?

– Вернее – всю ночь, – улыбнулся Сталин, подходя к нему сзади и обнимая его. – Если бы я сразу показал тебе, ты уже не захотел бы меня. Ты захотел бы голубого сала.

Хрущев закрыл лицо руками, открыл и снова закрыл:

– В такие мгновения я понимаю, что наш мир – это сон.

– Я это понимаю каждую минуту. С раннего детства.

Сталин поцеловал его горб, отошел и стал раскуривать сигару. На нем был черный китайский халат Хрущева.

Голый Хрущев сел на край кровати, сложил пальцы замком и озабоченно посмотрел на них:

– Мы потеряли время. Тебе надо было сразу ехать ко мне.

– С глыбой льда? Чтобы Берия обо всем догадался?

– Я уверен, он и так все знает.

– Mon cher, не стоит льстить Берии. Он не ясновидящий. Я все разыграл как по нотам.

– Мы потеряли, потеряли время… verflücht noch mal! – Хрущев шлепнул себя по мускулистым коленям, вскочил и заходил по спальной.

Его длинные руки вцепились в волосатые бедра, горб угрожающе выступал из согнутой спины.

– Du calme, mon ami. – Сталин выпустил дым в раскрытый чемоданчик. – Время работает на нас.

– Они не дадут нам выехать! Обложат, как медведей в Архангельском… Берия уже снюхался с Жуковым. У них вся советская армия плюс Лубянка! Этот petit con Жуков… Проблядь полковая! И эту гниду я спасал в 37-м от Ежова! Они готовы на все, как ты не понимаешь?!

– Прошу тебя, возьми себя в руки… – Сталин любовался поголубевшим сигарным дымом, клубящимся в раскрытом чемоданчике.

– Почему ты не придумал ничего?! Почему не связался со мной из театра?! Надо было арестовать их всех в театре, всех, всех сразу! Мои ниндзя и черкесы сделали бы это за три минуты!

– В этом не было необходимости.

– У них сейчас, пока ты здесь, вся армия! Ты не понимаешь этого?! Вся армия, вся Россия, все МГБ в руках Берии и Жукова!

– А у нас в руках вся вселенная, – повернулся к нему Сталин. – Вся вселенная поместится в этом чемоданчике.

– Ты не успеешь им воспользоваться!

– Успокойся, они ничего не знали и не знают. Я ведаю, что говорю.

– Schweine… verdammte… Schweine!!! – закричал Хрущев сильным голосом.

Сталин подошел к нему, обнял:

– Mon ami, умоляю тебя. Все будет хорошо.

– Не верю… не могу поверить, что эта гнида Берия…

– Все будет хорошо. – Сталин посмотрел в налившиеся кровью глаза графа. – Это говорит тебе Сталин. Ты веришь Сталину?

Хрущев ответил угрюмым и недоверчивым взглядом.

– Ты веришь Сталину? – снова спросил вождь.

– Верю… – нехотя пробормотал Хрущев, отводя глаза.

Сталин взял его за острый подбородок, повернул лицо к себе:

– Ты веришь мне?

Хрущев долго смотрел в немигающие глаза цвета крепко заваренного индийского чая, затем обмяк, взял руку Сталина и поцеловал:

– Верю, Иосиф.

– Bon. Тогда собирайся.

Сталин подошел к телефону, снял трубку:

– Кремль. Квартиру Сталина.

К телефону подошел Сисул:

– Алэ?

– Сисул, где наши?

– Зыдыраствуете, хозяин. Дэти в школа, Надэжда спит дома.

– Пошли за детьми срочно.

– Здэлать, хозяин.

– Надю разбуди, скажи ей: “Баран”.

– Как – баран, хозяин? Какой баран?

– Просто – баран. Она знает какой. И пусть к двенадцати все будут готовы.

– Здэлать, хозяин.

Сталин положил трубку, подошел к своей лежащей на кровати одежде, скинул халат и стал быстро одеваться.

– Какой изумительный цвет… – Хрущев склонился над чемоданчиком. – Цвет четвертого начала термодинамики…

– Ты не романтик. Это цвет другого.

– Для меня другое – это новое.

– Новое – это новое. А другое, mon cher, это – другое.

Сталин застегнул сорочку, сел, стал натягивать длинные черно-красные носки.

– Шестнадцать лет… – Хрущев подошел к погасшему камину, зябко обнял себя за плечи.

– Шла эта посылка?

– Да. Почта времени, наверно, самая долгая. И самая дорогая…

– Помнишь, как мы с тобой читали их кожаную книгу?

– У тебя на “ближней”? В бане? В ванной комнате?

– Ты предлагал накрыться одеялом и читать при свете фонарика. Великий конспиратор!

– Я тогда задушил охранника…

– Который вошел невовремя? – Сталин встал, натягивая узкие брюки.

– Как сейчас помню его молодой кадык… – Хрущев устало провел рукой по лицу. – Знаешь… скажу тебе честно. Я никогда не верил, что это все – правда. Я думал, это какая-то громадная фальшивка… ловушка. Но логики ее не мог понять. И кому это выгодно – тоже не понимал. Немцам? Американцам? Японцам?

– А я верил с самого начала. Как только увидел этого рогатого мальчика. – Сталин надел жилет, подошел к туалетному столику с овальным зеркалом, взял свое ожерелье с изумрудом и стал надевать себе на шею.

– Позволь, ангел мой… – Хрущев подошел к нему, застегнул ожерелье и аккуратно расправил вокруг воротника сорочки.

Лица двух друзей отразились в сорока двух гранях изумруда.

– Tu ne peut pas t’imaginer combien tu m’es cher, mon ami, – проговорил Сталин, глядя в зеркало.

– Un ermite comme moi aime à entendre de telles choses. – Хрущев медленно поцеловал белое шелковое плечо вождя.

За время пребывания у власти Сталин только дважды пользовался своим секретным аэродромом: 22 июня 1941 года, когда вылетал в Пекин для заключения военного альянса против Германии, и 6 января 1946 года, сразу после совместного советско-германского атомного удара по Англии. В то морозное январское утро Сталин пролетел над испепеленным Лондоном, чтобы лично убедиться в наступлении атомной эры, так как до последнего не верил в мощь нового оружия.

В подземном аэродроме Раменки, расположенном неподалеку от Воробьевых гор, в любое время суток стояли наготове два самолета вождя – основной и запасной. Охрана, технические службы аэродрома и экипаж подчинялись лично Сталину.

В 13:20 на унылом пустыре в районе Мичуринского проспекта земля с полусгнившими бараками и хилыми деревцами разошлась, четырехмоторный Ил-18 вылетел из громадного бетонного зева и взял курс на запад, следуя секретному плану “Баран”.