Валевский настороженно подбирается:

— Откуда ты знаешь, что у меня на уме? Что я хочу остановить войну и как именно я хочу это сделать?

Я прокололся. Откуда знаю, что у тебя на уме? Вот молодчина, допёр, наконец. Это через три года знакомства!.. Но сейчас не до разъяснений междунашенских отношений, и давай-ка, друг, вернёмся в тему:

— Мы оба знаем Главное Управление, его секреты и свои возможности. Вариантов у нас немного.

Арт кивает:

— Завтра утром все сведения моего отчёта, пакет Брауна-Борджия и решения ГУ, касающиеся стратегии войны, должны попасть в прессу.

Крепко зажмуриваюсь и трясу головой: сказывается недосыпание последних пяти дней, глаза просто выворачивает наизнанку. Я думаю: «Это не человек, это смотрит рок. За что мне… за что нам такое? И почему — нам?» От тягостных предчувствий тяжело на сердце. Ещё бы, игра подходит к концу, а я и не жил вроде…

Мне страстно хочется туда, где одуряющее бьёт по ушам музыка: так, что вибрирует тело, светясь и бликуя в сполохах данс-фонарей. Воспоминания тысячами нитей тянутся к оранжереям и кварталам Союза, к суетливым в час пик такси, к девушкам со стройными ногами, нет, извини, дружище, тебе лучше этого не знать, — к одной девушке, с тёплыми маленькими коленями совершенной округлой формы, эти колени я прикрывал ладонями — вот так… К котёнку, к стаканчику коктейля… О-о-о!..

Валевский стоит рядом. Он всегда пресный, а сейчас ещё и придавлен сознанием ответственности за дело, которое предстоит совершить. Почти дыша мне в лицо, говорит:

— Марк, у тебя есть знакомый редактор. Впрочем, что я? Ты волен выбирать. Сам знаешь, сгорит одна шестая Суши, но рифам на это будет начхать. Правда, потом, через несколько лет, настанет и наш черёд… Аналитика — страшная штука… А-а, что говорить?! — он в задумчивости хватает лист с моего стола.

Отдай лист, парень!

Отдай лист!

Валевский перестаёт комкать псевдобумагу. Он любит метать бумажный комок в маску морского дива, висящую у меня на стене: прямо в раззявленную клыкастую пасть. И никогда не промахивается. Так он делает, когда одержим какой-то проблемой. Но сейчас, косясь на меня, медленно расправляет смятый лист. Разворачивает. Кладёт на стол, придерживая по краям большими ладонями с пальцами музыканта, с чечевицами аккуратных ногтей. На обратной стороне моих рабочих графиков — маркером выведена карта северного полушария планеты, вид со стороны тихоокеанского побережья. Канадские территории в огне, и Суша в чёрных крестах, — я опять вспоминал об отце. Арт знает, как погиб старший Эйджи, и знает, что я всегда рисую одно и то же, когда вспоминаю…

Дружище смущённо пятится к выходу, за дверь с указателем «Инженер Службы управления беспроводных омега-транспортов»…

— Попытаюсь сделать всё один. Я не имею право втягивать в это ещё и тебя.

Удручённо мотаю головой, это совсем нетрудно в моём нынешнем состоянии:

— Я с тобой, упрямый идиот. Великая Глубь не рожала таких придурков! Как будто ты не знаешь, что всё мало-мальски важное хранится на псевдобумажных носителях, и электронные копии после распечатки тщательно стираются нашей же электроникой? Ноу-хау подводников: шиш вынесешь секреты, если они весят тонны и занимают кубы пространства! И ты знаешь, что только я имею законный доступ в отдел, где лежат эти миллионы страниц.

Но аналитик плюнул на аналитику и ещё пытается что-то возражать:

— Можно инсценировать пропажу твоего о-сканера, более совершенного прибора в ГУ не найти. Я отсниму архивы и возьму всю вину на себя. Ты пострадаешь лишь за разгильдяйство. И, знаешь, дружище, твой начальник вряд ли удивится.

Ну, это уж слишком! Странно, но твои слова больно задели. А ведь совсем недавно я был не прочь без конца иронизировать над собой…

Я приглушаю молнии, мечущиеся в зрачках:

— Даже если сканировать стопками, насквозь, не раскрывая папки, тебе предстоит перелопатить центнеры бумаги, и на всё максимум — одна ночь. Утром станет известно, что в архив проникли. Не-ет, проклятый говнюк, мы сделаем это вместе.

Прошло несколько часов, заполненных непрерывной лихорадочной деятельностью: сканирование оказалось гораздо более трудоёмким, чем мы могли предположить. Но вот планшет просигналил нам, взмыленным и смертельно уставшим: передача информации закончена. Из военного отдела архива Главного Управления в службу новостей ушло всё, до последней страницы.

Теперь нет смысла скрывать от друга правду. Ту её часть, которую успею рассказать.

Отрываю глаза от монитора.

Медленно, очень медленно, поворачиваюсь на стуле.

Выдаю:

— Арт, у генерала Оберманна нет сверхоружия.

В глазах Валевского вопрос.

— Поверь, если бы оно существовало, я сделал бы так, чтобы лаборатория «Нуво» была уничтожена вместе со всеми злыми гениями, пожелавшими испепелить половину мира. Как полковник СУББОТ я контролировал именно этот объект. Главную задачу СУББОТ, — безопасность, безопасность и ещё раз безопасность, — ты, надеюсь, не забыл.

— Полковник СУББОТ Марк Эйджи!.. Вот оно что! Твоя война была здесь…

— Э-э… Чего стоило отвертеться от настоятельных предложений (читай — приказов) высших офицеров, жаждавших заполучить меня в штаб Армии Моря! — невесело смеюсь.

Валевский разглядывает меня так, как будто видит впервые.

Выпрямляюсь: грудь выпуклая, развёрнутые плечи. Фиксирую спину, — в СУББОТ немало внимания уделяли нашей выправке. Тело свидетельствует. Но лицо… лицо оставляю открытым. В конце концов, не в почётном карауле у омега-т стою. Смотри, читай, да, вот такой у тебя друг: бесконечно усталый, с припухшими веками, с запавшими глазами, со щеками, прикрытыми запущенной, словно наклеенной, бородкой завсегдатая столичных клубов. С агрессивно-пятнистой раскраской волос, — нелепым обрамлением лица тридцатилетнего полковника.

— «Серый кардинал» из службы СУББОТ… — итожит Арт.

Молодец, соображает.

— Оберманн блефует?

— Оберманн доводит начатое дело до логического конца: он идёт к власти. Осталось узнать, почему ему позволили делать это противозаконным путём?

— Чем на самом деле занимались в «Нуво»?

— Кибернитом.

— Договаривай! — торопит Арт.

Видимо, у нас и ощущение времени одинаковое…

— Их интересовал кибернит, — сначала как энергопреобразователь, затем, благодаря прозрению Мо, как создатель пространственных тоннелей.

«Нуво» оправдала своё название. В этой лаборатории начинается новая эра, Арт. И я тому свидетель. Космос и так слишком долго ждал человека. Профессор Мо работала с фанатичным упорством, ей нужен был выход в космос. Не для себя, для всех нас, для подводного человечества. А её отцу нужна была война. Опять же, не для себя: ради спасения народа Моря. Умница Мо понимала, что с такими мотивами папашу Оберманна не сдержать. Она отодвинула сроки заказа главнокомандующего, а сама тратила ресурсы военного ведомства на выращивание кристаллов кибернита с нужными свойствами, и на его испытания. Шла в обход, проявляла инициативу, презрев указания, — для всего этого есть забытое слово: ловчила. У нас, ты знаешь, за такие дела можно заиметь коррекционный браслет. Ведь от «непохожих» можно ждать чего угодно. А Мо — стопроцентная «непохожая». Первая такая за двести лет. И потому её оставили.