Дилан берет бутылку водки и отпивает большой глоток.

– Этого мы тоже делать не должны. – Он падает спиной на песок. – Боже, я совсем окосел.

– Я тоже! – смеюсь я.

– Тебе ведь всего четырнадцать лет, – грустно констатирует Дилан.

– Угу.

– Ты ни о чем таком вообще еще не должна бы знать.

– А я знаю, – напеваю, и мне кажется, будто я поднимаюсь из своего тела. В своем воображении я занимаю место подружки Дилана, и это я целую и трогаю его, а он отвечает на мои ласки. – Но ты тут ни при чем. Это все Билли.

– Билли Зондерван?

– Кто ж еще?

– Вот гаденыш. Джози, нужно сказать твоим родителям. Он должен сесть за решетку.

Я неуклюже поднимаюсь.

– Нет! Никогда.

– Почему? Почему ты не хочешь его наказать?

– Его не накажут, – с жаром возражаю я. – Все свалят на меня, и все узнают, и… – Я живо представляю, как на меня глазеют в школе, и, находясь в состоянии опьянения, разражаюсь слезами. – Ты же обещал!

– Ох, малышка. – Дилан обнимает меня. Наверно, он тоже заплакал. – Прости. Я должен был лучше тебя оберегать.

Я прячу лицо у него на плече, и мне сразу становится легко и спокойно. На меня накатывает дикая усталость.

– Это была не твоя обязанность.

– Моя, – говорит он. – Моя.

Мы лежим на берегу в обнимку. Просто лежим рядом и смотрим на звезды.

* * *

После шокирующей встречи с Кит на набережной в Девонпорте во время семейного ужина я сосредоточенно внимаю всему, что рассказывают дети и муж. Если позволю себе хотя бы капельку поддаться своим чувствам, потеряю контроль над собой, а этого допустить никак нельзя. Поэтому за ужином я играю роль идеальной жены и матери.

Притворство отнимает много сил, у меня начинает жутко болеть голова, и поэтому, когда мы возвращаемся домой, уложив детей спать, я иду на кухню и завариваю себе чай.

– Налить тебе чаю с ромашкой? – спрашиваю я Саймона.

– Нет, спасибо, – отказывается он, что-то печатая на ноутбуке, который лежит у него на коленях. Тоби, мохнатый песик, пристроился на подлокотнике кресла; по телевизору передают вечерние новости. С минуту я смотрю репортаж о бедствиях и катастрофах, сотрясающих мир; в сравнении с ними мои несчастья, которые я сама на себя навлекла, кажутся смехотворной мелочью.

Не надо ничего сравнивать, убеждала меня мой психотерапевт. У каждого человека своя боль.

Пока я наполняю водой чайник, Пэрис, придя на кухню, подталкивает меня к двери черного хода. Я ставлю кипятиться воду и, приготовив заварочный чайник, вывожу ее на улицу. Ночь просто изумительная: мягкая, ясная, звезды в вышине сияют так же ярко, как огни патио.

И мне сразу вспоминается, как днем я держала Кит в своих объятиях. Закрываю глаза, заново переживая эти ощущения. Она такая высокая и крепкая, в великолепной физической форме, и я инстинктивно догадываюсь, что сестра до сих пор регулярно занимается серфингом. От нее пахнет травой, океаном и небом. Это запахи Кит. Запахи, от которых у меня болит сердце, в самом прямом смысле, словно его что-то сдавливает.

Что же я натворила?

Пэрис, будто прочитав мои мысли, подбегает ко мне и, потираясь о мои ноги, испускает вздох.

– По Хелен скучаешь, да, детка? – тихо говорю я, теребя ее ухо. – Сочувствую. Я облегчила бы твою тоску, если б могла, но, думаю, какое-то время ты будешь страдать.

Пэрис склоняет набок голову и лижет мои пальцы.

Из дома выходит Саймон. Он останавливается у меня за спиной, кладет руки мне на плечи.

– Чудесная ночь.

– Само совершенство.

Мы стоим, думая обо всем том, что остается невысказанным.

– Не хочешь поговорить об этом? – наконец спрашивает он – так же, как на днях.

– О чем?

– О том, что тебя тревожит.

– Я просто не могу прийти в себя от удивления. Думаю о прежних временах.

Саймон придвигается ближе, обнимает меня, скрестив на моей груди свои руки.

– Ты можешь рассказать мне все что угодно, знаешь, да?

Я закрываю глаза и приникаю к нему. Если б это было так на самом деле. Тело у него теплое, мускулистое, а его запах я уловлю даже на футбольном поле, битком набитом мужиками.

– Спасибо, дорогой. – У меня не хватает духу солгать, что рассказывать нечего.

– Пригласи ее завтра на ужин.

– Да, хорошая идея.

– По-моему, Сара привязалась к ней с первой минуты.

– Футболку ее увидела. Она – врач.

– Врач? А не она ли спасла мальчишку на Рангитото?

– Это ты о чем?

– Один мальчишка упал в воду у Рангитото и разбил голову, а какая-то туристка-врач нырнула за ним с причала. Об этом писали и передавали во всех новостях.

– Не удивлюсь, если это была она. – Наконец-то у меня есть повод улыбнуться. – Она много лет проработала на спасательной станции. – Спасатель, думаю я. А никого из нас спасти так и не смогла.

– Она увлекается серфингом?

– Раньше увлекалась. Мы с ней постоянно соперничали.

– Кто был лучше?

– Я отказываюсь отвечать на этот вопрос, – улыбаюсь я сама себе.

Саймон хохочет, и его тихий рокочущий смех эхом отдается в моей груди. Он целует меня в голову.

– Я так и думал. Она очень спортивная, в ней чувствуется сила.

Я чуть сдвигаюсь в сторону и смотрю на мужа.

– По-твоему, она сексуальная?

– Может быть. – Он целует меня в шею. – Но ты, моя единственная любовь, сексуальнее.

– Уфф. – Со смехом я отталкиваю его руки, но он снова пленяет и целует меня. Мы идем в дом, где чайник уже закипел и отключился. Если Кит придет сюда завтра на ужин, возможно, это моя последняя ночь с любимым мужем. И я, чтобы навечно запечатлеть в памяти его вкус и запах, целую каждый дюйм его тела – впадину между шеей и подбородком, сгиб локтя, пупок, колено.

Мы с ним одновременно достигаем оргазма, в полнейшей сладостной гармонии, словно наши тела высечены из одного куска дерева.

Прошу тебя, молюсь я, обращаясь к вселенной, дай мне еще один шанс объясниться со всеми и исправить положение. Еще один шанс.

К тому времени, когда я возвращаюсь в отель из Девонпорта, маме звонить уже поздно. Впрочем, пережитые за день волнения настолько вымотали меня, что я хочу одного – спать. Я швыряю ключи на стол, бросаю на пол сумку с обновками, стягиваю с себя бюстгальтер через рукава футболки и ничком падаю на постель. В считанные секунды я засыпаю, отгородившись от внешнего мира.