Это неловкое признание поражает меня, как удар хлыста. Я немного отстраняюсь от Всадника, чтобы видеть его лицо.

Война уже исцелил меня однажды, сразу после того, как на меня напали. Тогда я тоже была на волосок от смерти, но он все же не вел себя так, как сейчас. Какое бы ледяное сердце ни было дано Всаднику, когда он явился в наш мир, кажется, оно начинает потихоньку оттаивать. И я начинаю видеть в нем проблески настоящего человека.

Протянув руку, касаюсь его губ.

– Ты не такой, каким кажешься, – выдыхаю я, уже засыпая.

Война целует мне пальцы.

– И ты тоже.

Эти слова – последнее, что я слышу, погружаясь в сон.

Просыпаюсь я от прикосновений. Пальцы уверенно скользят по моей спине. Это так неожиданно и приятно, что я выгибаюсь. Если есть язык прикосновений, эти выражают только одно: возлюбленная!

Я крепко зажмуриваюсь, в горле будто застрял комок. Очень давно я не испытывала ничего подобного. А с мужчиной – вообще никогда. Прерывисто вздыхаю и тут вспоминаю, что за мужчина прикасается ко мне.

Война.

Но даже с ним это что-то новое. Когда на меня напали в палатке, он прикасался ко мне осторожно, а после того, как мы заключили договор – с желанием и волнением. А сейчас в этом чувствуется… Я даже про себя не могу произнести это слово. Сама мысль кажется слишком страшной и невозможной.

Пальцы Всадника больше не касаются меня, но я ощущаю на спине его теплые губы.

Это слишком. Мое сердце бьется так, словно сейчас взорвется.

Я переворачиваюсь и встречаюсь глазами с Войной. Его взгляд смягчился, стал глубже. Он дотрагивается до моих волос.

– Тысячелетиями я жаждал этого.

Он имеет в виду человеческую связь.

– Тысячелетиями это было мне недоступно.

До этого момента.

Мое сердце колотится. Я обнаженная лежу под простыней в постели Войны, и, когда он так близко, чувствую это особенно остро. Возбуждение смешивается со страхом. Прижимаю руку к его высокой, прекрасно вылепленной скуле. Война поворачивает голову и целует мою ладонь.

Теперь моя очередь смягчиться. Я видела Всадника похотливым, яростным, непреклонным, беспощадным. Теперь же, видя его обожающим, начинаю воспринимать его совершенно иначе.

– Ты уничтожаешь меня, – хрипло произносит Война.

Меня охватывает трепет. Сквозь нежную истому и расслабленность внезапно прорывается действительность – резкий гнилостный запах.

Боже, что за вонь? Надеюсь, это не от меня?

– В чем дело, Мириам? – спрашивает Война.

Сейчас он снова другой – весь подобрался, черты лица заострились. Передо мной снова безжалостный охотник на людей. Он спрашивает меня о том, что произошло сегодня. О том, почему я оказалась в горящем доме, а мертвый Фобос – у моих ног. Я сглатываю. Горло все еще дерет, а когда я начинаю говорить, становится хуже.

– Узейр пытался меня убить.

У Всадника вырывается негромкое проклятие.

– Мои воины – худшие из людей. Они эффективны, но полностью лишены сострадания.

Кто это рассуждает здесь о сострадании, и куда он дел Войну?

– А ты одолела одного из них, – продолжает Всадник. Кажется… он почти восхищен. Он наклоняется и целует меня в шею. – Надеюсь, смерть Узейра была долгой и мучительной.

Я провожу пальцами по его черным волосам.

– Как-то уж очень мелочно это звучит для божьего посланника.

Он снова касается губами моей кожи, я вцепляюсь в его густые волосы и притягиваю его к себе.

– Даже у Всадников бывают минуты слабости.

В ответ я искренне смеюсь. Он улыбается, и я чувствую эту улыбку всем своим существом. Выгибаюсь, чувствуя внутри боль.

Он нужен мне. Нужен так сильно, что даже больно. Война снова целует меня в шею, и это тоже необычно для нас. Слишком непривычно, не похоже на обычное желание.

– Прикоснись ко мне, – шепчу я.

– Я прикасаюсь к тебе, – говорит он, и его улыбка пробуждает меня, заставляет мое тело ожить.

Можно, я не буду объяснять, чего хочу? Беру его руку, провожу ею по своему животу вниз, к…

– Ты еще нуждаешься в лечении, – и он убирает руку.

Вот как? Забота обо мне для него теперь важнее, чем удовольствие? Да что с ним такое?

– Я хорошо себя чувствую.

Достаточно хорошо для того, что у меня на уме.

– Думаешь, я не хочу тебя? – Война берет мою руку и касается ею низа своего живота. Пока я спала, он успел надеть штаны, и только поэтому я не касаюсь сейчас его члена. Но даже сквозь ткань я чувствую, как он напряжен.

Война склоняется надо мной.

– Мне требуется огромное усилие, чтобы не сбросить штаны прямо сейчас и не взять тебя, жена. Огромное усилие.

Боже милосердный, если эти слова должны были меня остудить, то цели они не достигли.

– Сегодня я буквально с ума схожу от чувств, которых раньше не испытывал, – продолжает Война, и его глаза вспыхивают. – Я человек действия и больше всего на свете хотел бы почувствовать, как ты обвиваешься вокруг меня. Но я стараюсь сдерживаться и прошу тебя не пытаться переломить мою волю. Я ведь могу и сдаться.

Я вздыхаю. Часть меня хочет сломить сопротивление Всадника, просто, чтобы понять, каково это будет. Но другая, бóльшая часть, поражена и очарована этим новым незнакомым мне Войной. Он может меняться. И работает над этим. Из-за меня и ради меня. Раньше я не была в этом уверена, зато теперь убеждена. И мне хочется, чтобы это семя дало всходы. Поэтому я отступаю, несмотря на бунтующие гормоны. В конце концов, я ведь сегодня чуть не погибла. Думаю, пара оргазмов стали бы заслуженной наградой за такие переживания. Но лучше оставить эти мысли при себе. Устраиваюсь на постели поудобнее. Я по-прежнему перемазана кровью и пахну дымом – теперь простыни Всадника наверняка безнадежно испорчены.

– Как ты узнал, что я в том горящем доме? – спрашиваю я Войну. Мой голос по-прежнему хрипловат. Видимо, я еще не до конца оправилась, но этот вопрос таился в глубине моего сознания с тех пор, как он спас меня.

– Я издали увидел, как ты бежала, – отвечает Всадник.

Вспоминаю, что видела его величественный силуэт вдалеке. Он был так далеко, что никак не мог меня видеть. Однако все же увидел.

– И я видел, что кто-то тебя преследует, – добавляет Война.

Ого. Ну, допустим.

В этот момент в шатер входят какие-то женщины, прервав наш разговор. Вместе с ними снаружи снова проникает тот же смрад. Морща нос, я плотнее заворачиваюсь в одеяло Войны. Как же мне не хватает дверей! И стука в дверь. И вообще, личного пространства. Здесь, в платочном городке, где все мы живем на виду друг у друга, это кажется далеким сном.