У меня сжимается сердце.

Лучше бы меня убил Узейр. Эта смерть была бы легче, чем та, что ждет меня сейчас. Этот дом станет моей могилой. Пламя стекает по стенам, как взбесившаяся оранжевая река. Прикрываю рот рубашкой и щурюсь в дымной тьме. Ничего не вижу, не могу дышать. Спотыкаясь, перебираюсь через препятствия, а вокруг продолжает рушиться потолок. Я начинаю слабеть, голова кружится – я надышалась ядовитого дыма.

Это конец.

БАБАХ!

Сквозь обломки прорывается тень, охваченная огнем. Я смутно вижу, как кроваво-красная фигура обретает очертания – это конь Войны. Деймос скачет ко мне.

Подняв глаза, встречаю яростный, дикий взгляд самого Всадника. Его глаза пылают ярче пламени – а выражение лица!.. Само небо не могло бы остановить Войну. Соскочив с лошади, он бежит ко мне. Обхватывает ладонями мое лицо, его руки охлаждают мою пылающую кожу.

– О чем ты думала?! – его крик перекрывает рев огня.

Тяжело дыша, касаюсь его лица. Легкие горят, я, кажется, умираю. Единственное, что удерживает меня на земле, – испуганное выражение лица Войны и то, как он в меня вцепился.

– Ты могла умереть! – произносит он.

А потом целует меня.

Он атакует мой рот так, словно это город, который он приговорил к разрушению. Он раскрывает мои губы своими, и рот наполняется его дыханием. Чувствую вкус рая, ада, земли, смерти и всего, чему нет названия. Это не имеет ничего общего со всем тем, что было между нами раньше. Громадное тело Войны сотрясается от гнева и желания. Желание, желание, желание…

Меня охватывает такое облегчение и истома, что, кажется, я умру прямо сейчас – хотя, возможно, черные точки мелькают перед глазами из-за дыма? И вдруг я чувствую, как у меня подгибаются ноги, а потом – потом я вообще ничего не чувствую.

Не помню, как Война подхватил меня, как мы садились на его коня. Но пришла я в себя как раз вовремя, чтобы увидеть, как мы несемся через пылающее здание.

Рука Всадника у меня под рубашкой, ладонью он зажимает рану на груди. Он собирается исцелить меня прямо сейчас, не дожидаясь, когда мы окажемся в безопасности. Стены и потолок рушатся, вокруг нас падают обломки, но Деймос невозмутим и ухом не ведет, даже когда на его темную гриву сыплются угли. Я их смахиваю, и у меня снова темнеет в глазах.

Мы с грохотом несемся вниз по лестнице, а у меня начинается приступ кашля. Я кашляю и кашляю, а потом начинаю задыхаться.

Внезапно тьма сменяется светом. Только что мы были внутри окутанного дымом здания, а в следующий миг оказываемся снаружи, дневной свет ослепляет. С трудом различаю солнце сквозь дым, стоящий над городом, и все же при виде него – яркого, кроваво-красного – из моей груди вырывается всхлип.

Всадник крепче прижимает меня к себе.

– Я думала, что умру, – хрипло говорю я ему.

Я была в этом уверена.

Война смотрит на меня своими жуткими глазами.

– Не сегодня, жена, – решительно заявляет он. – И вообще никогда.

Битва в разгаре, но Война покидает город, бережно прижимая меня к груди.

Не понимаю, как к этому относиться, но между нами определенно что-то изменилось. Меня до сих пор бьет крупная дрожь и от возбуждения, которое я чувствовала во время битвы, и от смертельной усталости. Покачиваясь в седле, вспоминаю последнее сражение. Укол стали, дыхание огня, дым, наполняющий легкие – при одном воспоминании я начинаю кашлять, и никак не могу остановиться. Кашляю, сотрясаясь всем телом, а перед глазами снова пелена.

– Останься со мной, жена, – властно говорит Война. В его голосе столько силы, что я с усилием поднимаю веки. Я и не заметила, как закрыла глаза…

Новый приступ кашля разрывает грудь изнутри. Воздух слишком сухой, в горле пересохло, не хватает кислорода.

Скорее чувствую, чем вижу, что Война внимательно смотрит на меня. Выругавшись вполголоса, он вынимает руку из-под моей рубашки – чтобы обхватить ею мою шею. В первый момент меня охватывает паника. В конце концов, я ведь только что побывала в бою – и если тебя хватают за шею, значит, собираются задушить. Но это же Война, который всего несколько минут назад твердо обещал, что я не умру.

И прикосновения нежные – успокаивают, расслабляют. У меня слипаются глаза, я прерывисто вздыхаю и, откинувшись назад, прислоняюсь к нему. Он быстро целует меня в висок, и мы едем дальше.

Сначала я почти ничего и не чувствую. Но чем дольше его ладонь касается моей шеи, тем легче мне дышать. Когда мы возвращаемся в лагерь, люди смотрят на нас с удивлением. Никто не предполагал, что мы с Войной можем вернуться. Всадник едет между палатками, направляясь к своему шатру. Соскочив с коня, он обхватывает меня за талию и опускает на землю.

И тут же его порочные губы снова приникают к моим, горячие и требовательные. Я забываюсь в этом поцелуе, а Всадник подхватывает меня на руки и несет. Слышится шелест ткани, и Война снова опускает меня на пол, уже внутри шатра.

Он смотрит на меня – но сейчас все по-другому. Он стал другим. Жестокость, в которую он облачался, как в плащ, исчезла. Мой Всадник сейчас кажется… человеком.

Не сводя с меня взгляда, Война освобождается от доспехов, затем снимает одежду. Его лицо серьезно. Он подходит ко мне, и настает моя очередь. Ловкими движениями он стягивает с меня рубашку, затем штаны. Я просто стою не шевелясь. Мы раздевались десятки раз, но все было не так. Никогда еще у Всадника при этом не было такого живого взгляда, когда он смотрел на меня.

Раздев, он опускает меня на постель и сам ложится рядом. Я вся в грязи, в крови и так измотана, что едва держусь. Все это не слишком романтично. Но когда он прижимает меня к себе, в его движении нет ничего сексуального. Оно интимное – да, но не сексуальное.

Я судорожно вздыхаю, заглядываю ему в глаза.

– Что мы делаем?

– Ты едва не умерла, – отвечает он. Все же в чертах его лица есть что-то дикое… Он поднимает дрожащую руку и заправляет прядь волос мне за ухо. – Не явись я вовремя, опоздай на минуту…

Не закончив фразу, он привлекает меня к себе и целует в губы, словно хочет убедиться, что я и впрямь жива.

– Разве не для этого ты здесь? – тихо говорю я. – Мы все обречены, все умрем.

Говорить очень больно, горло буквально горит.

– Не все. Не ты.

Мои веки тяжелеют. Я так устала, так чудовищно устала. Не знаю, от чего больше – от сражения, от дыма, которого наглоталась, от потери крови или от исцеляющей магии Войны. Мой организм требует сна.

– Все равно, я же человек, – бормочу я. В глазах Всадника это всегда будет проблемой.

– Да, – говорит Война. – И ты такая хрупкая, что больно смотреть. Твои кости так и норовят сломаться, кожа – покрыться ранами, сердце – остановиться. И впервые в жизни все это приводит меня в отчаяние. До сих пор я не знал настоящего страха.