— Что же это тогда такое? — хмуро поинтересовалась Гера. — Небытие?

— Смотря какой смысл ты вкладываешь в это слово. Небытие — самый светлый проблеск в человеческой жизни. Что происходит, когда человек просыпается ночью и испуганно думает, что пора на работу — а потом смотрит на часы и видит, что до утра еще далеко? Он испытывает счастье. Можно спать еще три часа! Почему он с таким облегчением валится на подушки? Да просто потому, что у него есть возможность исчезнуть еще на несколько часов. Перестать быть последовательностью этих истекающих болью «я». Но даже сон без сновидений не является свободой — это просто завод пружины перед новым рабочим днем на фабрике страдания.

— Ну а вы, — спросила Гера, — вы-то пробудились в конце концов?

Дракула или не заметил иронии в ее словах, или сделал вид, что не заметил.

— Я много раз переживал так называемое пробуждение, то есть понимание, что никакого реального субъекта за психосоматическим процессом, известным как внутренняя жизнь человека, не стоит. Много раз я забывал это и постигал снова. В конце концов я почти повторил то, что удавалось в древности многим ученикам Будды. Я приблизился к точке, где такое понимание становится непрерывным.

— Но кто тогда понимает? — спросила Г ера.

— В этом все и дело, — улыбнулся Дракула. — Непрерывное понимание — точка, где никаких «я» не возникает.

— А как вы приблизились к этой точке? — спросил я.

— Исследуя фабрику боли. Я посвятил этому много времени и освоил методы избавления от «я» — в том самом виде, в каком они преподавались в древности.

— Их что, было несколько?

— Их было довольно много, — сказал Дракула, — но я пользовался двумя основными. Во времена Будды они назывались «сжатие» и «разрыв». Их следы до сих пор можно различить в горах писанины, в которой погребено его учение, но для этого надо быть хорошим археологом.

— И что это такое? — спросил я.

— Техники борьбы с возникновением новых «я». Речь идет о чем-то вроде контрацепции или дезинфекции. Как и все остальное в мире, «я» — это процесс.

Пусть очень быстрый — но процесс. Он похож на практически мгновенное зачатие и роды. Тем не менее для «я» всегда необходим некоторый интервал времени, в котором оно пускает корни. «Я» существует только в этом интервале. Если ум сжимается в точку, где времени нет, «я» не может возникнуть. Это и есть «сжатие».

— А что такое «разрыв»? — спросил я.

Дракула сделал такое движение, словно рвал руками веревку.

— Процесс зарождения «я» состоит из нескольких фаз, возникающих друг после друга. Их видно на замедленной съемке ума, которую умеют делать некоторые аскеты. Будда насчитал двенадцать таких последовательных ступеней. Это своего рода цепная реакция. С практической точки зрения не особо важно, как называются эти этапы и сколько длятся. Достаточно выделить одну фазу в возникновении «я» и не дать ей развиться. Например, ту, когда стрелка вашего компаса пытается показать «хорошее» и «плохое», «приятное» и «неприятное». Вы каждый раз останавливаете процесс зарождения «я» в этой точке — и вся цепь рвется, потому что ни одна цепь не бывает прочнее самого слабого звена. Но это не теория, а практический навык. Которому, кстати, до сих пор учат в некоторых азиатских монастырях.

— И что остается? — спросила Гера.

— Ничего, — сказал Дракула. — И в этом блаженство.

— Вы, значит, сейчас спокойно блаженствуете?

Дракула развел руками.

— Я не смог пройти так далеко, как Будда и его ученики. Я видел только проблески изначального покоя. Отчасти потому, что для современного ума этот путь стал намного сложнее. А отчасти потому, что мне не хватило жизненного срока. Но я успел разработать учение, наиболее подходящее для вампиров — чтобы они не повторяли моих ошибок и двигались к цели напрямую. Оно называется «Тайный Черный Путь». Кто-то из моих учеников может встретиться и вам.

— И что случилось дальше?

— Дальше я умер, — ответил Дракула.

— Вам предоставили Золотой Парашют?

— Он не был мне нужен, — сказал Дракула. — Мне некуда было падать. Для меня к этому времени уже не осталось верха и низа.

— А потом? — спросила Гера.

Дракула пожал плечами.

— Поскольку моя практика была недостаточно длительной, я родился снова. Но уже не вампиром.

Гера засмеялась, и ее смех был холодным и злым.

— Как так? — спросила она. — Вы нам только что целый час объясняли, что никакого «я» на самом деле нет. А потом говорите, что родились снова. Кто тогда родился?

— Ты ведь учила в школе физику, Гера, — сказал Дракула. — Когда волна распространяется в пространстве, каждая ее точка становится источником новой волны. В волне нет ничего постоянного, это просто колебания частиц воды, каждую секунду разных. Но когда волна доходит до преграды, она отражается и движется в другую сторону. Смерть — граница жизни. Волна не расшибается о нее. Волна отражается и движется дальше. Нет никого, кто перерождается в аду или раю. Просто угол падения равен углу отражения.

— Большинство анимограмм никуда не движется, — сказал я. — Чтобы они пришли в движение, нужен наблюдатель.

— Анимограммы — это костюмы, сброшенные улетевшим светом, — ответил Дракула. — Гильзы мертвых ос. Они годятся для того, чтобы рыться в прошлом или дурить людей. Но они не имеют отношения к тому, что когда-то носило этот костюм… Загробный мир — мир тьмы. Но это не значит, что свет, отпечатки которого ты исследуешь, умер. Он носит другие наряды и знать ничего не хочет о том, что было с ним прежде. Потому что это было уже не с ним. У него нет «я». Вампиры над ним не властны. И это самая прекрасная вещь на свете. Понял?

Я неуверенно кивнул.

— Так, значит, вы стали богом? — спросила Гера.

— Так это называется у вас, — сказал Дракула. — На самом деле ничего особо хорошего в этом нет. Обычная судьба тех, кто потерпел неудачу в духовной практике.

— Многие всю жизнь молятся о такой неудаче, — сказал я.

— Стать богом не так уж сложно, — отозвался Дракула. — Человеку для этого достаточно перестать кормить собой вампиров. Включая самого главного. Это и есть секрет, который вампиры охраняют от людей. Кто-нибудь из моих учеников, Рама, обязательно расскажет тебе остальное… При первой возможности.

Гера вдруг взялась за голову, словно у нее начался приступ мигрени. Я шагнул к ней и обнял ее за плечи. Ее тело дрожало — и эта дрожь с каждой секундой становилась сильнее.

— Дорогая, не волнуйся, — заговорил я. — Просто…

Она оттолкнула меня — с такой силой, что я отлетел на несколько метров и ударился об одно из кресел.

— Я все сейчас пойму, — сказала она. — Я все пойму и вспомню, и вам будет плохо… Очень плохо…