Он взглянул на каталиста и осекся.

— Что с вами, отец? Вы так побледнели... Наверное, мы все-таки слишком долго гуляем. Может, присядем и посидим? Тут поблизости парк.

— Да, спасибо, — согласился Сарьон, хотя на самом деле он вовсе еще не устал.

Так значит, Симкин сказал правду, когда заявил, что они с Джорамом друзья... И эти голоса, которые он слышал у себя в комнате, пока болел... Джорам... Мосия... Симкин...

— Они сейчас работают — в смысле, Мосия и Джорам. Симкин — тот никогда лишний раз и пальцем не пошевелит. Во всяком случае, никому из нас этого видеть не доводилось, — сообщил Андон, помогая Сарьону усесться на скамейку. Скамейка стояла в тени раскидистого дуба. — Как вы себя чувствуете, отец? Может, послать за целительницей?..

— Нет, спасибо, — пробормотал Сарьон. — Вы правы. Я слыхал о Мосии. И о Джораме тоже, конечно же, — добавил он негромко.

— Очень необычный молодой человек, — заметил Андон. — Полагаю, раз уж вы прибыли из Уолрена, вы слыхали про убийство надсмотрщика?

Сарьон кивнул, но промолчал, побоявшись, что может сказать слишком много.

Старик вздохнул.

— Конечно же, нам тоже о нем известно. Слухи расходятся быстро. Некоторые из нас видят в Джораме героя. Некоторые полагают, что он может оказаться полезным инструментом. — Андон мрачно взглянул на большой кирпичный дом на холме. — По правде говоря, именно потому его сюда и доставили.

— А вы? — спросил Сарьон. Он уже успел проникнуться глубоким уважением к этому доброму, мудрому человеку. — Что вы думаете о Джораме?

— Я боюсь его, — с улыбкой сознался Андон. — Возможно, отец, вам странно слышать такие слова из уст чародея, занимающегося Темными искусствами. Да, — он похлопал Сарьона по руке, — я догадываюсь о многих ваших мыслях. Я видел ужас и отвращение на вашем лице.

— Э-э... мне просто трудно принять... — пролепетал вспыхнувший Сарьон.

— Я понимаю. Не только вам. Многие из тех, кто приходил к нам, чувствовали себя точно так же. Вот Мосии, например, до сих пор трудно жить среди нас. Ему трудно принять наш путь. Во всяком случае, мне так кажется.

— Но все-таки, насчет Джорама... — нерешительно произнес Сарьон, хотя и опасался, что его интерес может выглядеть подозрительным. — Вы правы? Его действительно следует бояться?

Каталиста пробрал озноб. Он с нетерпением ожидал ответа. Но ответ оказался совершенно неожиданным.

— Я не знаю, — мягко произнес Андон. — Он живет среди нас вот уже почти год, но у меня такое ощущение, что я знаю его хуже, чем вас, — хотя с вами мы знакомы всего несколько дней. Бояться его? Да, я боюсь его — но не по тем причинам, какие вы могли предположить. И не только я.

Взгляд Андона снова метнулся к дому на холме.

— Исполняющий? Он боится семнадцатилетнего мальчишки? — недоверчиво переспросил Сарьон.

— О, он в этом не сознается — возможно, даже себе. Но сознается он в этом или нет — ему действительно стоит бояться Джорама.

— А почему? — не удержался Сарьон. — Он такой грозный? Или такой неистовый?

— Нет-нет, отнюдь. Вы же, должно быть, знаете — там были смягчающие обстоятельства. Джорам убил надсмотрщика после того, как тот у него на глазах убил его мать. Он вовсе не буйный и не вспыльчивый. Скорее уж можно сказать, что он чересчур себя контролирует. Он холоден и тверд, словно камень. И одинок... страшно одинок.

— Но тогда...

— Я думаю... — Андон нахмурился, пытаясь подобрать нужное слово. — Думаю, это потому... Отец, вам никогда не случалось вдруг встретить в толпе человека, который мгновенно привлекает к себе внимание? Не тем, что он сделал или сказал, а просто одним лишь своим присутствием? Вот Джорам как раз такой. Возможно, он отмечен Олмином — потому, что отнял чужую жизнь. В нем ощущается сила. И судьба. Темная судьба.

Старик пожал плечами. Лицо его было печальным и серьезным.

— Я не могу этого объяснить, но вы сами поймете. Если хотите, вы можете вскорости встретиться с этим молодым человеком. Мы как раз направляемся туда, где его можно найти. Видите ли, Джорам работает в кузне.

Катехизис гласит: «Иметь дело с Темным искусством Девятого Таинства — значит иметь дело со Смертью».

Катехизис гласит: «Души тех, кто имеет дело со Смертью, будут ввергнуты в яму огненную и будут пребывать там в муке вечной и нескончаемой».

«Значит, они лишь действуют в соответствии со своей судьбой», — подумал Сарьон, заглянув в озаренную светом, усеянную красными искрами тьму кузни.

Андон первым вошел в пещеру, что-то сказал работающим там людям и махнул рукой за плечо, указывая на каталиста. А затем, осознав, что Сарьон не последовал за ним, обернулся. Сарьон увидел, что губы старика шевелятся, но в кухне стоял такой шум, что он ничего не услышал. Андон замахал рукой.

— Входите, входите!

Желто-оранжевые отсветы огня играли на лице старика, красное сердце кузни горело в его глазах, колесо у него на груди пылало в свете жаркого пламени. Сарьон в ужасе попятился от зияющего проема — входа в кузню; ему воочию предстал чародей из его горячечных снов. Казалось, будто Андон обернулся самим Падшим, что восстал, дабы уволочь каталиста в огонь.

Андон заметил охвативший Сарьона ужас, и на лице его промелькнули недоумение и боль — но их почти сразу же сменило понимание.

— Простите, отец. — Сарьон скорее прочел эти слова по губам Андона, чем услышал. — Мне следовало догадаться, какое это произведет на вас впечатление.

Старик приблизился к каталисту.

— Давайте-ка мы пойдем домой.

Но Сарьон не мог сдвинуться с места. Оцепенев, он взирал на представшую его глазам картину. Кузня располагалась в пещере на склоне горы. Расщелина, играющая роль естественного дымохода, выводила наружу ядовитый дым и жар, исходящие от огромной кучи пламенеющего угля, сложенного на большом круглом каменном выступе. Какая-то смахивающая на огромную торбу штуковина нависала над этой кучей, словно хрипящее чудовище, и нагнетала на нее воздух, заставляя угли гореть жарким пламенем.

— Что... что они делают? — спросил Сарьон. Ему хотелось уйти, но какое-то жутковатое очарование удерживало его на месте.

— Они нагревают железную руду, чтобы она расплавилась, — объяснил Андон, перекрикивая грохот, лязг и шипение, — а потом руда и уголь соединятся воедино.

На глазах у Сарьона один из парней, трудившихся в кузне, подошел к выступу и при помощи некой сделанной из металла вещи, напоминающей отвратительное продолжение руки, поднял кусок раскаленного докрасна железа с угольной подушки. Затем он переложил этот кусок на другой выступ — только уже не каменный, а железный, — взял инструмент и принялся бить по горячему железу.