Любил приукрашать свою доблесть и нерадивость других слуг великого государя князь Юрий Никитич, но ни этот раз и он не смог скрыть правду: в тяжелом двухдневном бою Разин сумел опрокинуть отборные государевы полки и отбросить их от Симбирска.

Хотел было и здесь Степан обратиться к борятинским стрельцам, чтобы шли к нему, добывали волю, но на этот раз все обернулось по-другому: московские полки сражались отчаянно, и было в них больше служилых дворян, жилецких людей, помещиков, и шли с ними солдаты иноземного строя. И хотя был у повстанцев большой перевес и силах, но с трудом сбил Степан князя, потому что много в повстанческом войске было людей новых, с ратным делом незнакомых. Подошедшие к Симбирску крестьянские отряды были вооружены чем попало, а мордва и черемисы — те вовсе многие и оружия в руках никогда не держали. Да, совсем это было другое дело, чем под иными городами. Пожалуй, впервые за три года, как вышел Разин на волжский простор, пришлось вступить его товарищам в беспощадный и кровопролитный бой. Много из друзей полегло под пищальными ядрами и под ружейными пулями, многие были зарублены саблями и бердышами, но все же добыли победу. Разбитые, порубленные и пострелянные, укрываясь за телегами, вразброд, потеряв часть пушек и обоза, уходили ратные люди Борятинского к Тетюшам. Татарские мурзы сгинули еще в начале боя, ушли невесть куда. Но полк князя Юрия не исчез: удалось Борятинскому сохранить большую часть людей, пушки и оружие и остановить утеклецов недалеку от Симбирска.

Тут же после боя подозвал Степан есаулов, спросил, сколько сдалось им людей государевых. Молчали есаулы, боялись сказать батьке, что плохо сдавались московские ратные люди, многие дрались до последнего — все дворяне да дети боярские, помещиково племя.

Потом привели к Степану перебежавшего к казакам татарского мурзу. Был он еще молод, высок ростом, тонок в перехвате, смугл, с черным волосом, со смоляной бородой и с глубоким сабельным рубцом на правой щеке. Сказался казанским татарином Асаном Карачури-ным, служилым мурзой. Была за ним в поместье деревня Лундан в Керенском уезде, были и деревеньки в Кадомском уезде, но давно уже прослышал Асан про справедливые дела Степана Разина, искал с ним встречи, потому что ненавидел воеводскую и приказную власть, хотел воли для своего народа. Рассказывал Асан, что разделились татарские мурзы: одни встали на защиту государевых, боярских порядков, другие же забунтовали вместе со всеми татарами. Стоял Асан перед Степаном, блестел черными глазами, говорил ему: «Приходи, атаман, под Казань, обещаюсь — хорошо тебя там примут наши уездные люди, помогут тебе, коней и еству дадут».

Обычно долго приглядывался, приноравливался Степан к пришлым людям, к перебежчикам, многим не доверял, определял сначала либо гребцами, либо в обоз под строгий казацкий присмотр, а тут вдруг сразу понравился ему Асан. А может, увидел, как смело перешел к нему мурза прямо в бою, не боясь выстрела в спину. Сказал Асану:

— Спасибо тебе, мурза, под Казань приду и людей твоих уездных приму к себе, но пока надо нам свидеться тут с Иваном Милославским. Борятинского вон звали в гости, утек, не пожелал с нами разговаривать. — И Разин подмигнул Асану, потом сказал есаулам: — Дайте ему татар, пусть мурза воюет. — И обнял Карачурина за плечи.

Наступила ночь, поутих немного бой, уполз в сторону Борятинский, затихли городские сидельцы, присели и прилегли ненадолго где кто был казаки. В другое время Разин дал бы отдохнуть товарищам, перевязать раны, разобраться по сотням, поесть, попить. Раздувания бы захваченные у Борятинского животы, выпил бы на радостях после первой победы… В другое время все это сделал бы Степан, но только не сегодня. Не до отдыха было, не до зипунов и дувана. Сам валился с ног от усталости, почернел, одни глаза горели на скуластом лице, волосы спутаны, борода нечесана, шапка сбита в бою, и все же собирал людей для нового приступа, звал есаулов, давал им в вожи бежавших симбирян, чтобы вели на острог верным путем и вывели бы в надежные места. С Симбирском нужно было кончать этой же ночью. Показывали уже знаки из-за острога свои, верные люди, жгли просмоленную паклю, слышалась возня за острогом, перемахивали через колье симбиряне, кричали Степану, чтобы шел скорей, не то будет поздно, перебьют их в городе люди Милославского.

В кромешной сентябрьской тьме, за полчаса до света, повел Степан свои сотни на приступ. Вывели разинцев симбиряне как раз на те прясла, где стояли их товарищи. Поставили казаки лесенки, перекинули к острогу доски, хворостье, полезли вверх, а симбиряне ударили по ним ружейным огнем. Только лезут вперед казаки, и никто из них не падает ниц от пуль. Палят симбиряне одними пыжами, шума много, а урона казакам никакого.

Поняли стрелецкие головы обман, бросились сечь симбирян, но поздно уже было, перемахнули казаки через острог, ворвались в посад. С горящей паклей в руках неслись впереди казаков симбирские голутвенные люди, показывали, где стоят на остроге стрельцы, где дети боярские и дворяне. А всех, кто в остроге был, посекли казаки, порубили здесь же и пищальников Борятинского, которых дал он в помощь Мияославскому, — сам расставил вдоль острога еще до разинского прихода под город по восьми человек на сажень.

Вставал над Симбирском тусклый осенний рассвет, охватывали повстанцы со всех сторон посад, все ближе подходили к Малому деревянному городу, где засел Милославский, отчаянно бились боярские люди, долго еще держались вблизи кремля, укрывались за телегами, но постепенно и их сбили повстанцы, подступили вплотную к Малому городу. И опять приказал Разин не бегать по богатым посадским дворам, не тащить на дуван купецкие товары, а теперь же с ходу брать кремль. Скоро и сам он появился под деревянной стеной с саблей в одной руке, с пистолетом в другой, без кафтана, в расстегнутой рубахе, потный, горячий.

Однако едва пошли казаки на приступ Симбирского кремля, как донесли Степану дозорщики, что вновь выполз из-за своих телег, из-за города, Борятинский с последними силами, кладя людей под казацкие выстрелы, повел свой полк отбивать обратно острог. Но не пустили повстанцы Борятинского в посад, засели вместе с симбирянами за кольем, били в дворян из пищалей, ружей, повернули против них захваченные в остроге пушки, и хотя и отбили снова ратных людей князя Юрия, но отвлеклись силы Разина от Малого города. Да и Милославский приободрился, приказал бить в казаков из пушек.

Отбил Степан Борятинского, погнал прочь от Симбирска, вконец растрепанный уходил князь Юрий навстречу к Урусову. Наступал день. Не взял Разин Малый симбирский город.

Можно было бы, конечно, вновь приступить к кремлю, но двое суток уже дрались казаки не отдыхая, валились с ног от усталости, многие были поранены, а взять кремль было не просто. Стояли на взгорье могучие рубленые стены, сидело за ними пять тысяч отборных ратных людей — дворяне симбирские, головы стрелецкие с московскими полками, солдаты иноземного строя полка Агея Шепелева. И пушки, и боевой запас в Малом городе были, и ества; только безводен был кремль, колодцев не было, но затащил туда воды Милославский достаточно, на долгую осаду.

Не захотел в этот раз Степан зазря класть под стенами кремля своих людей, дал знак к отступлению.