Послышался голос унтер-офицера, стоящего на клапанах.

— Цистерны не продуваются… Воздух не поступает!

— Инженер! — крикнул Житков. — Проверить клапаны!

— Клапаны в порядке… Сжатого воздуха нет.

Это короткое донесение пронзило сознание: сжатого воздуха нет! Цистерны не могут быть продуты, лодка никогда не обретет утраченной плавучести.

— Стоп, заполнять кормовую! — крикнул он и, рискуя быть опять обнаруженным «охотниками», пустил в ход последнее средство, чтобы замедлить погружение.

— Оба мотора задний ход! — скомандовал он.

Сдерживаемая моторами, с кормой, отжимаемой положенными до предела на всплытие рулями глубины, лодка замедлила движение. Стрелка глубиномера остановилась на пятидесяти пяти метрах и на некоторое время как будто уравновесилась.

Житков решил посмотреть, как поведет себя лодка дальше: будет погружаться или всплывать?

Исподтишка оглядел он лица стоящих в центральном посту. Житков не раз оказывался в трудных положениях под водой. Но всегда рядом с ним бывали товарищи, которых он знал, в которых верил. А сейчас?..

Стрелка глубиномера трепетала все на том же делении. Сколько же это может продолжаться?!

Старший матрос, стоявший справа от Житкова на лебедке перископа, не выдержал.

— Это конец! — хрипло сказал он. — Она никогда не всплывет!

В отсеке воцарилась тишина — такая, при которой, кажется, слышно биение крови в висках соседа. И вдруг раздался слабый звук, в происхождении которого подводник не ошибется, — чавкающее хлюпанье винта.

Оно приближалось слева, сверху. Это была подлодка. Советская подлодка!

Все поняли это без слов.

Советская лодка приближалась под прямым углом к корпусу затонувшей. Чваканье винтов стало совершенно отчетливым, когда лодка прошла совсем близко над головой. Потом оно замолкло по правому борту.

— Русский идет под электромоторами! — негромко проговорил акустик. Через полминуты он сказал еще тише, словно боясь, что его голос может быть услышан за бортом: — Русский выключил электромоторы…

— Оба мотора стоп, — тотчас раздалась негромкая команда Житкова, невольно поддавшегося общему напряжению.

Тишина стала еще напряженней.

Не сдерживаемая более моторами, лодка стала снова погружаться.

Во всех взглядах, обращенных к глубиномеру, можно было прочесть вопрос: что страшней — преследование русской лодки и ее торпеды, столкновение с этой лодкой, или неотвратимая гибель под водой, в лодке, которая медленно, но верно идет ко дну?

— Русский включил моторы! — снова сообщил акустик.

Пользуясь этим, и Житков тотчас приказал включить оба мотора.

Кто знает, быть может, акустик прозевал момент, когда советская лодка опять выключила двигатели, но, не получая от него предостерегающего сигнала, Житков продолжал идти под моторами. Это дало возможность советскому акустику взять пеленг, или другой какой-нибудь звук выдал лодку Житкова. Находившиеся в ней услышали стремительно приближающийся певучий звук высокого тембра. Этот звук был хорошо знаком подводникам: «Торпеда!»

Одного взгляда Житкова в сторону горизонтальщика было достаточно: матрос быстро переложил рули на погружение. Лодка сделала глубокий нырок.

Жужжание торпеды прошло выше кормы и стихло. Опасность миновала?..

Ничего подобного! Снова тот же звук с того же борта. Советская лодка посылала торпеды веером. А Житков больше не мог нырять. Он не мог бы потом восстановить ни одного метра потерянной глубины — продуть цистерны было нечем. Идти на всплытие тоже было уже невозможно: лодка слушалась горизонтальных рулей только на погружение.

Бледный, как полотно, акустик пролепетал:

— Торпеда!.. левый борт!..

Все слышали, как советская торпеда чиркнула по палубе лодки. Еще раз пронесло. Но через минуту акустик доложил: советская лодка продувает торпедные аппараты.

— Настойчивый дьявол! — сквозь зубы проворчал вахтенный начальник. — Снова будет торпедировать.

Старший офицер указал на глубиномер: лодка продолжала погружаться, опять приближаясь к предельным глубинам.

Оставалось позаботиться о том, чтобы возможно мягче лечь на грунт.

В лодке царила тишина. Люди работали молча. Лишь изредка раздавалась команда; звякали механизмы.

Каждый нерв Житкова был напряжен, чтобы уловить момент касания грунта. Если при таком стремительном погружении не смягчить удар, — швы прочного корпуса могут не выдержать. Тогда — течь и все ее последствия.

В эти минуты самым желанным собеседником Житкова была стрелка глубиномера. Она говорила ему о том, что его ждет. И когда она остановилась, показывая, что лодка уравновесилась на глубине, не дойдя до дна, Житков готов был в благодарность ласково погладить ее.

Акустик доложил, что советских кораблей больше не слышно. Житков неподвижно сидел на своем табурете в центральном посту, испытывая на себе напряженно внимательные взоры экипажа.

Прошло немало времени, прежде чем он поверил тому, что советских «охотников» действительно нет поблизости. По-видимому, наступило время использовать последнюю возможность всплытия: отдать аварийный свинцовый балласт.

* * *

Лодка всплыла. Житков, как всегда, собственноручно отдраил главный люк и вышел на палубу. Первое, что он увидел, несмотря на темноту, был пенистый бурун по левому борту. Ошибиться в происхождении этих разбегающихся полосок пены Житков не мог: их порождал форштевень быстро двигающегося судна. Самого судна почему-то не было видно, и потому мелькнуло предположение, что это — торпеда. Но для торпеды след был слишком велик, да и характер его не оставлял сомнений в том, что это именно судно. Только тут Житков догадался: перископ! Лодка! И действительно, пенистый гребешок буруна вдруг рассыпался на две широко разбежавшиеся белесые ленты, какие обычно обтекают по бокам рубку идущей в крейсерском положении подлодки.

Вот и струи, стекающие со стенок рубки, вот волна, перекатившаяся через невидимую палубу.

В характере всех этих явлений Житков ошибиться не мог.

Стоявший рядом с ним вахтенный офицер с изумлением увидел, что командир широко и радостно улыбается. Немец, который, видимо, не хуже самого Житкова понимал причину появления пены и не мог объяснить это ни чем иным, как присутствием невидимой советской лодки, обеспокоенно спросил — почему-то шепотом:

— Срочное погружение?! — и бросился к люку.

Но Житков схватил его за руку:

— Вы забыли: мы ведь тоже невидимы!

Но как бы в опровержение этих слов над пенистой волной, отбрасываемой советской лодкой-невидимкой, сверкнула вспышка орудийного выстрела. Снаряд просвистел над лодкой Житкова, оглушив его воздушной волной.