Честной Элизабет быть не могла, потому что правда казалась постыдной, Джордж такое не заслужил. Раз Майкл уехал без нее, лучше остаться здесь, с Джорджем.

Джордж и Тоби сидели за кухонным столом и просматривали каталог велосипедов. Они были так поглощены друг другом, что Элизабет решилась взять кардиган, сумку и выскользнуть через дверь буфетной. Она низко опустила голову, зная, что Джордж заметит, как она убегает. Она ждала, что он прочтет в ее ссутуленных плечах покаяние, окликнет, но увы… Через поля она добралась до станции, села на поезд и поехала на Данджснссс.

От хижины Майкла осталась груда почерневших обломков. Вонь до сих пор не выветрилась, хотя пожар закончился несколько дней назад и пепелище уже припорошило песком.

Уцелел кусок пола, на котором стояла печь. Когда глаза Элизабет привыкли к обилию черного, среди обугленного мусора она разглядела кастрюлю, ложку, оконный шпингалет и чашку.

Поленницу пламя не тронуло, а на веревке до сих пор висела выстиранная рубашка. Держалась она на одной прищепке и свесилась к земле. Элизабет убрала прищепку, и рубашку тотчас подхватил ветер. Она птицей взлетела над высоким каменистым берегом и упала в море.

Элизабет держала в руках прищепку. Вот и все, что осталось ей от Майкла.

На печь села чайка, расставив лапы на плите, где когда-то грелся чайник. Изогнутый клюв с красным кончиком, черные крылья — Larus marinus, морская чайка. Не зря Тоби учил ее латинским названиям.

Немало времени прошло, прежде чем под шинами захрустела галька. Эту машину Элизабет слышала столько раз, что могла не поднимать голову. Желтый «даймлер» — Джордж приехал забрать ее домой.

Миссис Франческа Бланш Маккарти Брайон

Уоберн-сквер, Блумсбери

Моя дорогая Элизабет!

Искренне надеюсь, что у Вас все благополучно. Пишу я потому, что Тоби попросил разрешения проводить выходные у меня. Капризы у детей не редкость. Не удивлюсь, если вскоре он захочет вернуться в Кент.

Моя сестра Ингрид согласна с любым вариантом, который предпочтет Тоби, и благодарит Вашего мужа и Вас за все, что вы для него сделали. Я рассказывала ей, что с Вами он всегда был доволен и здоров. Отныне по пятницам я буду отправлять в Танбридж-Уэллс водителя, чтобы забирал Тоби из школы и привозил в Лондон.

Как видно из обратного адреса, я теперь живу не в Риджентс-парке, а в Блумсбери, в доме, некогда принадлежавшем семье Пикси Фейрхевен. Вы наверняка помните Пикси: в пору, когда Майкл Росс работал в студии на Фицрой-стрит, она ему позировала. В результате получился чудесный портрет.

Пожалуйста, приезжайте в гости. Мы будем очень рады видеть Вас и Вашего мужа.

С наилучшими пожеланиями,

Франческа Брайон.

По возвращении в Германию Карен ждала, что Артур накажет и ее. Но он был невозмутим и погружен в себя. О происшествии в Кенте они не заговаривали.

Когда Хеде нашла ружье в кабинете Артура, Карен долго искала этому объяснений. Может, Майкл подарил ружье Артуру? Может, это другое ружье?

В глубине души она чувствовала: Артур понял, что случилось в парижском поезде, и наказал Майкла. Ружье — трофей. Карен понимала: нужно презирать мужа за зверства, но втайне радовалась, что способна вызвать такую ревность. Артур накажет любого, кто посмеет к ней приблизиться!

Извиняться за жестокость мужа толку нет, а больше ничего не сделаешь. Увидев шрам на лице Майкла и его искалеченные руки, Карен решила, что если первую измену Артур не заслужил, то вторую заслужил наверняка.

Майкл простил ее, и у Карен словно камень с души свалился. Он сказал, что хочет вновь пережить ту ночь в парижском поезде, и Карен захотелось того же.

Теперь Карен думала лишь о том, как покаяться перед мужем и убедить его, что она не виновата в том, что случилось в Кенте. Развода Артур не потребует — зачем вредить своей карьере? — он отплатит ей иначе.

С тех пор как родился Штефан, Артур заходил в спальню Карен, только когда ее хотел. После Англии он приходил всего раз. Карен проснулась в несусветную рань — за окнами едва рассвело — и увидела у кровати Артура. Его сапоги облепила земля, форма испачкалась, китель расстегнулся, волосы пахли железом.

Потом Карен поняла: желание мужа разожгла ненависть к Майклу Россу, а не любовь или прощение. Тот раз стал последним. Артур наказывал ее безразличием.

Рано или поздно это закончится, убеждала себя Карен. Он снова ее возжелает, и вместе с властью над ним она почувствует необыкновенный прилив новых сил. Наказание и вина испарятся, потому что Артур будет снова принадлежать ей, как она принадлежит ему.

Элизабет не прислала ни одного письма, и Карен тоже не писала. Сестра не поможет, она слишком далеко. К тому же разве Элизабет поймет, что все это случилось из-за нее?

Элизабет, милая!

Ты наверняка слышала новости. Мы с Артуром то плачем, то смеемся. Вдруг это прекрасный сон и мы вот-вот откроем глаза? Наш вождь стал канцлером!

На прошлой неделе мы ездили в Берлин. Герр Гитлер принес присягу, и у «Кайзерхофа» собралась огромная толпа. Тысячи людей увидели рядом со старым, обессилевшим президентом молодого красивого мужчину — от этой сцены в каждом сердце затеплилась надежда.

Последние несколько лет мы с Артуром тесно общались с нашим вождем, когда он приезжал в Мюнхен, но в толпе об этом никто не знал, и мы радовались вместе с простыми людьми, кричали приветствия, а потом пронесли горящие факелы мимо рейхсканцелярии. Шум стоял невообразимый: от радости кричали и мужчины, и женщины, и дети. Мальчишки из гитлер-югенда облепили все деревья на Вильгельмплац.

Вечер был морозный, маленькому Штефану пришлось надеть тулупчик и шапочку. Он сидел на плечах у Артура и, я уверена, понимал, в чью честь этот праздник. Штефан не отрываясь смотрел на герра Гитлера. Все говорят, что дети и животные тянутся к нашему вождю, к его доброте и великодушию, ведь самые невинные инстинктивно чувствуют честных и сильных духом.

Я была в темно-зеленом французском пальто. Ты всегда говорила, что натуральный мех мне к лицу.

Мы ждем новостей о новой должности Артура. Нас заверили, что он займет достойное место в партии. Возможно, придется переехать, но наш вождь теперь проводит больше времени в Берлине, так что неважно, куда именно мы отправимся.

Гюнтер и Анна-Мария за нас не рады. Мы почти не видимся, а когда встречаемся, родители не отдают должное успехам Артура. Думаю, это признак невежества. По-моему, Анна-Мария втайне гордится Артуром, но они с Гюнтером не понимают, зачем Германии коренные перемены. Они настоящие ретрограды и либеральничают самым постыдным образом. Они до сих пор дружат с евреями — нужно ли еще что-то говорить?